Исход (Том 2)

Было ли что-то там на полу? Да. Было. Обойдя игрушечный автотрек, Гарольд подошел к тому месту под окном, где спустилась Франни. На полу был просыпан светло-коричневый песок. Гарольд опустил лампу. В песке четко, как отпечаток пальца, был виден след то ли кроссовки, то ли теннисной туфли… узор не вафлеобразный, не зигзагообразный, просто круги и линии. Гарольд долго смотрел на него, запечатлевая в памяти, а затем, пнув ногой, превратил след в легкое облачко. Свет лампы освещал его лицо, как у ожившей восковой фигуры.

— Ты заплатишь! — процедил сквозь зубы Гарольд. — Кто бы ты ни был, ты заплатишь! Да, заплатишь! Да, заплатишь!

Он поднялся по ступенькам и обошел весь дом, пытаясь отыскать другие признаки вторжения. Но ничего не нашел. Поиски он закончил в гостиной, сон его как рукой сняло. Он уже было пришел в выводу, что кто-то — возможно, ребенок — забрался к нему из любопытства, как вдруг в его мозгу, подобно ракете в полуночном небе, вспыхнула мысль: ГРОССБУХ! Мотив вторжения был настолько очевиден, настолько ужасен! Как же он едва не упустил его? Он подбежал к камину, отодвинул камень и вытащил ГРОССБУХ. Впервые до него дошло, насколько тот опасен. Если кто-то найдет его, всему конец. Кому, как не ему, знать об этом?

Но разве не началось все из-за дневника Франни?

ГРОССБУХ. Отпечаток ноги. Означал ли последний, что первый был найден? Конечно, Нет. Но как в этом убедиться? Такого способа не было, такова была чистейшая, дьявольская истина этого.

Положив камень на место, он унес ГРОССБУХ в спальню и положил под подушку рядом с револьвером «Смит-Вессон», думая о том, что дневник следует сжечь, и зная, что он никогда не сможет сделать этого. В этой обложке было самое лучшее, что он написал в своей жизни, единственное сочинение, явившееся результатом его веры и личного побуждения.

Лежа без сна, он неутомимо перебирал в уме возможные места для тайника. Под незакрепленной доской? В глубине кладовой? А может быть, воспользоваться древним, как мир, трюком и поставить его на одну из книжных полок — просто еще один том среди многих других томов, с одной стороны подшивки «Ридерз дайджест», а с другой «Истинная женщина»? Нет — это было бы слишком смело; он никогда не сможет спокойно покидать дом. А как насчет депозитного хранилища в банке? Нет, тоже не подойдет — дневник должен быть с ним всегда.

Наконец веки Гарольда отяжелели, и в его сознании, освобождаемом наступающим сном, всплыла неясная мысль: «Это нужно спрятать… эта вещь… если бы Франни получше спрятала свой… если бы я не прочитал, что она в действительности думает обо мне… ее лицемерие… если бы она…»

Вдруг он резко сел в постели с широко раскрытыми глазами, с его губ слетел тихий вскрик. А спустя некоторое время его начал бить озноб. Знала ли она? Неужели это был отпечаток ноги Фран? Дневники… летописи… гроссбухи…

Прошло немало времени, прежде чем он заснул. Ему не давала покоя одна и та же мысль: носит ли Франни Голдсмит кроссовки или теннисные туфли. И если да, то какой узор у нее на подошвах?

Узор на подошвах. Узор на подошвах… Гарольда мучили тревожные сны, и он не раз горестно вскрикивал в темноте, будто пытаясь отгородиться от того, что накрепко успело внедриться в его подсознание.

Стью вернулся в четверть десятого. Франни, лежа в постели, читала книгу «Пятьдесят дружественных растений». Она поднялась, когда он вошел.

— Где ты был? Я так волновалась!

Стью объяснил, что у Гарольда возникла идея отправиться на поиски матушки Абигайль, чтобы по крайней мере отыскать хоть какие-то следы. О священных коровах он умолчал. Расстегивая сорочку, он закончил:

— Мы бы и тебя взяли с собой, но тебя невозможно было найти.

— Я была в библиотеке, — сказала она, наблюдая, как он снимает сорочку и кладет ее в сетчатый мешок для грязного белья. На теле у него было много волос, и Франни поймала себя на мысли о том, что до встречи со Стью волосатые мужчины всегда производили на нее отталкивающее впечатление. Она подумала, что то облегчение, которое она почувствовала по его возвращении домой, сделало ее немного глуповатой.