Исключительные

Той ночью улицы нижнего Манхэттена напоминали аэродинамическую трубу. Галстук хлопал Джону по плечу. Он глубоко засунул руки в карманы пальто, машинально отмечая старую, загрубевшую ткань карманов, покрытые пылью монетки и давно отпевшие свое жетончики для метро с вырезанной на них пентаграммой. Джона пока не мог вернуться домой. Вместо этого он внезапно обнаружил, что стоит на пороге доме Эш и Итана, неподалеку от Чарлз-стрит. Понял, что звонит в звонок, отдающийся эхом в глубине дома. Камера системы безопасности пикнула, опустилась и уставилась на Джону, а затем из динамика донесся женский голос с ямайским акцентом:

– Да, кто это?

Это была Роза, их няня.

– Привет, Роза, – сказал он таким беспечным голосом, на какой только был способен. – Эш и Итан дома? Это Джона Бэй.

– Ой, подождите, пожалуйста, я включу… да, я вижу вас. Простите, Джона, но их нет. Они улетели на ранчо в Колорадо. Но завтра уже вернутся. У Итана назначено несколько встреч. Я могу вам чем-то помочь?

– Нет, – сказал он. – Все хорошо. Просто передайте им, пожалуйста, что я заходил.

– Подождите минутку, ладно?

– Ладно, – отозвался Джона. Он остался на крыльце, не вполне понимая, зачем его попросили подождать. А затем Роза открыла тяжелую дверь и пригласила его войти внутрь. В прихожей, залитой бледным светом неясного происхождения, няня вручила Джоне беспроводной телефон и проводила его в гостиную, в которой он еще ни разу не был. Там, все еще немного пьяный и охваченный горем, он опустился на сиреневый вельветовый диван под большой и вычурной картиной, на которой было изображено мороженное.

– Меня бросил Роберт, – сказал он Эш в трубку, и в его голосе дрогнуло подавленное рыдание.

– Он тебя бросил? – переспросила она. – Ты уверен? Может, вы просто поссорились?

– Мы не ссорились. Он нашел другого.

– Джона… я в шоке.

– Это «полный набор». Как выяснилось, я вел себя отчужденно.

– Но это не так! – возмутилась Эш. – Ты – самый любящий человек! Я не понимаю, что на него нашло!

Но, конечно же, она понимала, просто старалась быть вежливой.

– Когда я вернусь домой, буду целиком и полностью в твоем распоряжении, – сказала она. – Только, пожалуйста, не уходи никуда на ночь, останься у нас, хорошо? Роза и Эммануэль тебя устроят. Прости, что нас сейчас нет рядом, но вся команда «Зимней сказки» здесь, и у нас репетиции, и Итан тоже должен присутствовать. Утром позавтракаешь с Мо и Ларкин? Позавтракаешь? Можешь присмотреть за ними немного? Я терпеть не могу расставаться с Мо. Он плохо переносит перемены.

Джона переночевал в комнате для гостей на втором этаже. Она показалась ему такой же великолепной, как спальня Линкольна в Белом доме. Он смутно припоминал, что его мама снимала эту комнату на свой «Полароид» еще в то время, когда Джимми Картер был президентом (а еще он вспомнил, что Розалинн Картер очень любила песню «The Wind Will Carry Us Home»[23] и плакала каждый раз, когда Сюзанна ее пела). Утром, когда он спал в залитой солнцем постели, кто-то постучал в дверь. Он проснулся и сел.

– Войдите.

Дети Эш и Итана заглянули в комнату. Джону поразило, как сильно они изменились с тех пор, как он видел их несколько месяцев назад. Ларкин была красивой, спокойной девочкой на пороге юности. Мо, бедное дитя, он был таким неуверенным в себе, и, казалось, даже стоял как-то неправильно. Он как будто все время пребывал в некоем замешательстве. И смотрел на Джону испытующим взглядом.

– Эй, ребята! – сказал Джона, усаживаясь поудобнее, и неожиданно почувствовал себя неловко. Он никогда не любил спать в одежде, но его прикрывало одеяло, и голым он был только до пояса – если не считать кожаной веревочки на шее, которую он носил, не снимая, с самого детства. Его волосы были все еще довольно длинными, но уже начали седеть, и он побоялся, что покажется детям зловещим и в то же время манерным цыганом. Джона всегда чувствовал, что с ним что-то не так, и неважно, как много мужчин или женщин «прохаживались» насчет его лица, вытянутого тела, того, какой дизайн он разрабатывал для робототехники на работе, или его «кротости» – слово, которое раздражающе часто используют, чтобы описать какого-нибудь скромного аутсайдера.

– Мама и папа сказали, что ты приехал, Джона, – сказала Ларкин. – Сказали, что ты с нами позавтракаешь. Мама сказала, что Эммануэль сделала вафли, ради которых и умереть не жалко.

– Я не хочу умирать, – протянул Мо, скривив рот. – И ты знаешь об этом!

– Я шучу, Мо, – сказала Ларкин, положив руку ему на плечо. – Помнишь, что такое шутка? – и добавила, глядя на Джону поверх головы Мо: – Он все на свете воспринимает буквально. Ох уж эти аутисты.