Исключительные

— Она могла бы нам еще порассказать про охваченный пламенем кремень.

— Точно, точно! Господи, Жюль, как ты все это запоминаешь?

Лоис Хэндлер, конечно же, не понравилось приглашение Вулфов.

— Мне просто кажется, что родители Эш могут подумать, что мы бедные, или что-нибудь такое, — сказала она. — А это неправда. Но денег на такую поездку у нас нет. И мне не нравится, что чужие родители будут за тебя платить.

— Мама, это не чужие родители, а родители Эш.

— Я понимаю, душка.

Эллен, бесцельно слонявшаяся по кухне во время этого разговора, взглянула на Жюль и спросила:

— А почему они к тебе так добры?

— В каком смысле?

— Не знаю, — сказала Эллен. — Просто никогда не слышала, чтобы другие семьи так делали.

— Может, я им нравлюсь.

— Может, — откликнулась Эллен. Ей было трудно представить, чем ее сестра могла заинтересовать столь обеспеченную семью.

Жюль и Вулфы улетели в Исландию 18 июля ночным рейсом «Дельты» из аэропорта Кеннеди в Рейкьявик. Салон первого класса был таким же удобным, как и гостиная Вулфов. После ужина Жюль откинула спинку кресла, и они с Эш укутались в мягкие одеяла, почему-то казавшиеся ей исландскими, пусть такие и выдают на всех рейсах «Дельты». Посреди ночи Жюль вдруг проснулась от охватившего ее невыразимого ужаса. Но затем она осмотрелась, и убаюкивающее мурчание салона и свет точечных ламп, освещающих пассажиров, успокоили ее. Эш с матерью спали, но Гил Вулф бодрствовал. Он перебирал бумаги в своем чемоданчике и бросал в темноту за маленьким окошком взгляды, полные, как казалось Жюль, страха и ужаса, вроде тех, что испытала она.

Рейкьявик оказался на удивление чистым, выглядел опрятно и богато.

— Вот уж где нет никакой стагфляции, — удовлетворенно заявил Гил. В свой первый день в попытке привыкнуть к другому часовому поясу вся семья пыталась не ложиться спать как можно дольше, разгуливала по городу, распивала кофе и колу, заедая жареной рыбой из уличных ларьков. Музыка и искусство Исландии тогда еще не вступили в период бурного роста — певице Бьорк на тот момент было всего одиннадцать лет. Да и финансовый кризис исландской экономики находился еще где-то далеко за горами, о нем никто не мог и подумать. Жюль ощущала неуверенность, пока шла вдоль ухоженных улиц торгового квартала. Легкий приступ джетлага, как сказала Бетси Вулф. Но затем вдруг рот Жюль переполнился слюной, а желудок начал издавать странные, неестественные звуки. Жюль едва дошла до огромного старого отеля «Борг». Теперь странность этих удивительных мест стала невыносимой. Рот продолжал наполняться слюной, ноги дрожали, и едва Жюль добралась до своего номера, она подбежала к унитазу, оказавшемуся биде, и выпустила в него струю рвоты. Ее тошнило так долго, что Вулфы вызвали гостиничного доктора, и тот дал ей большую желатиновую пилюлю, которую Жюль почти сунула в рот, но тот остановил ее и доброжелательно, но неловко сказал ей:

— Нет, мисс. Через анальный проход.

Это был суппозиторий.

Большую часть своего первого вечера в Исландии Жюль проспала. Когда же она наконец смогла продрать глаза, ее мучали сильная головная боль, голод и жажда.

— Ау, — позвала она, проверяя голос. — Эш?

Гостиничная комната была пуста, как и соседняя, в которой остановились родители Эш, а сама Жюль не имела понятия даже о том, какое сейчас время суток. Она отдернула оконную занавеску и увидела, что на улице еще светло. Она зашла в ванную и увидела записку, прикрепленную к раковине на видном месте. Написанная на гостиничном листе бумаги округлым девчачьим почерком Эш, она гласила:

«Жюль!!!

Надеюсь, тебе уже лучше, бедняжка. Мы в кафе „Норск“, оно СОВСЕМ рядом. Спроси консьержа, как туда добраться. Приходи, как только сможешь, СЕРЬЕЗНО.

Люблю тебя,

Эш».