Искра

— А я предупреждал, что все так и будет, — впервые за вечер заговорил граф Найтли. Скрипнуло кресло. — Кинг, отзовите своего внука, пока дело действительно не дошло до убийства или выброса, — встал граф. Сутулый, кривобокий из-за подагры, он морщился, тяжело опираясь на трость. — Мальчик всегда был упрям и самостоятелен, и с годами эти качества углубились… Или усугубились, — показал он зубы, что, видимо, означало улыбку. — Думаю, нам стоит разойтись, джентльмены. Если, конечно, Его Светлость снимет плетение и позволит нам уйти, — посмотрел на Александра старик. Бильярдную он покинул первым.

Алекс ушел вторым.

Злость и ярость клокотали внутри, рвались наружу всполохами огня, и единственное, чего сейчас хотелось — оказаться как можно дальше от Ландона, Королевы и Сент-Клера. Или убить его, чтоб остальные перегрызлись, выбирая нового лидера.

…а потом Кингов, Найтли, Тернера, Уэллса и прочих?

Александр чертыхнулся и, прихлопнув ладонью тлеющую шерсть смокинга, спустился в бальный зал, раскланявшись на лестнице с запыхавшейся леди в фиолетовом платье и с широкой бархоткой на шее.

На руке взятым сдуру обязательством повисла Шелл.

Мраморный пол под коленями чернел стеклом, расписанным вьюгой. Ущербный месяц не заглядывал в увитые терном окна Виндзорского замка, а свечи хватало лишь слегка рассеять тьму.

— Он отказался, Ваше Величество.

— Покажи мне.

Дыхание Королевы коснулось лица зимой и лавандой.

Холодные — всегда холодные, даже в июльскую жару, — пальцы приподняли подбородок, коснулись висков, и Мэри затянуло в кровавый водоворот горящих рубинами глаз. В голове замелькали образы и картинки, грянула и стихла музыка, в горле запершило от выпитого вина, а руку снова обожгло плетениями Гилмора и Райдера. ОНА вслушивалась в голоса, вычленяла интонации, улавливала настроения и запахи, ЕЕ интересовали не только факты, но и домыслы Мэри, ее чувства, эмоции и реакции, и ОНА тщательно собирала мозаику вечера, вытряхивая из закоулков памяти самые мелкие детали.

…и едва заметно улыбалась, отлавливая кусочки пазлов, не имеющих отношения к службе.

— Твой супруг похвально вынослив для своих лет, — ввинтилось в виски. — Не закрывайся, я рада, что ваш брак перестал быть формальностью.

Глаза Королевы потухли.

Лед пальцев исчез и Мэри, будто потеряв опору, тяжело осела на пол. В ушах шумело, зал раскачивался, плыл, рот наполнялся клейкой слюной. Сглотнуть не получилось — тонкая прозрачная нитка расчертила подбородок, капнула на юбки. Мэри подавилась и закашляла, пытаясь вытереть мокрые губы.

— Теперь… — хрипло спросила она, — приоритет герцога будет ниже?

— Пока он в столице — самый высокий, — зашелестела парча платья. Королева прошлась по малой гостиной, задумчиво скользя пальцем по изгибам мебели, и остановилась у окна. — Райдер силен, меньше чем через год станет свободен, а сила без вектора опасна. Я хочу, чтобы он исчез.

6

Когда-то давно сад бабушки мистера Райдера поражал гостей буйством красок. Серебристая бегония-рекс ярко контрастировала с папоротниками и диким камнем ограды, пушистые маргаритки слепили глаза белизной, а низкорослые тюльпаны и флоксы сияли глубоким бургунди. Вокруг дома росли старые каштаны; в их тени загорались голубые и красные свечи люпинов, кремовые звезды камнеломок и желтые солнышки георгинов, а тонкие плети барвинка выводили к маленькому пруду, окруженному циньским жасмином и ивой.

Но главная гордость — розы. Первой зацветала оффициналис, алая монастырская, и ее аромат плыл над холмами, мешаясь с запахом лета. Сразу за ней — белая махровая альба, благородный фантин латур, смолистая мускоза и тускани, чьи бледно-розовые бутоны, раскрываясь, меняли цвет на насыщенный фиолетовый. А последней, как опоздавшая на бал первая красавица города, пинк шампань [вольная транскрипция от champney’s pink cluster’s rose]. Она стремительно, всего за одну ночь влетала в июнь и до самых заморозков украшала сад атласом душистых соцветий, переливающихся перламутром на фоне сирени, барбариса и фигурного можжевельника.

Сейчас сад был мертвым и голым. Земля на клумбах потрескалась от жары, тропинки пылили, а кустарники выгорали. Редкие сохранившиеся цветы казались насмешкой. Брошенные на произвол судьбы, они, как могли, выживали среди сорняков — вытягивались, чахли, хирели, — а лишенные их тени поджимали листья, не веря ни мне, ни палящему солнцу.

Я изо всех сил пыталась помочь. Натянув на руки брезентовые рукавицы, вырвала крапиву и колючий чертополох, выполола хвощ и щетинник, перебирая комки земли, вытянула длинные корневища пырея. Найденные в зарослях цветы поливала, подкармливала и затеняла, чтобы не выгорели. О восстановлении клумб даже не помышляла — сохранить бы остатки.