Искра и Тьма (СИ)

— Хочу посеять сомнения в душах тех, кто уповает на этого человека, — начал Миху. Ветер развевал многочисленные тонкие седые космы старика, из-за чего он напоминал злого духа Херемэ́. — Он вам много чего наговорил, он вообще мастак изливать сладкие речи. Но все это ложь! Мерген не чтит наши традиции; примером этого могут послужить постыдные похороны Хайса-хана. Живет не по-нашему, в каменных домах, и даже шаман его не из нашего племени, чужак, чужеземец со своими обрядами и богами. Нужен ли нам такой правитель? Вы все уважаемые люди; зачем вы идете за ним? Когда он вам прикажет обрядиться в двахи́рское тряпье и усесться в разукрашенные повозки, подчинитесь ли вы ему? Нет конечно! Поверьте мне, старому вояке, он вас не поведет в бой, он лишь будет плести интриги против вас же! Дойдет до того, что, прежде чем выпить кумыс в его шатре, вы сто раз подумаете о том, а не отравлен ли он? Ложась спать рядом с женой, вы вспомните, надежные ли воины охраняют ваш покой, заметят ли они крадущегося убийцу?

— Пустые слова! — выкрикнул кто-то позади Мергена. — Чем докажешь?

Миху растерялся, но тут ему на помощь неожиданно пришел Эллак.

— Славный Наран, — невозмутимо сказал он. — Именитые и уважаемые всеми Урдес, Унур, Анебиш, селение Нурт в приозерной степи — сто человек, Ахмад из Хапи́шии, сделавший для нашего народа много хорошего, семьи Нурлана и Шакира…

— Закрой рот, нечестивец! — завизжал ван Алпак, вскочив с места, но Мерген небрежным жестом приказал ему сесть обратно.

— Сколько имен! — воскликнул Мерген. — Я думал, ты за меня.

Глядя на него, Манас отметил про себя, что среди суровых степных жителей с обветренными загорелыми лицами и хмурыми взглядами он смотрится немного несуразно в своем кресле, с ровно подстриженной бородкой, пальцами, унизанными драгоценными перстнями.

— Не понимаю, что означают эти слова? — спросил Эллак. — Что значит «за тебя»?

— Хм… что ж тут непонятного?.. Хорошо, скажу по-другому: я полагал, что ты поддерживаешь меня.

— Я поддерживаю себя, — отрезал Эллак. — Свою семью, свой род, своих друзей.

— Тогда что, позволь спросить, ты здесь делаешь? — снисходительно улыбаясь, поинтересовался Мерген.

— Именно потому здесь и нахожусь, — ответил Эллак. — Чтобы поддержать того человека, который больше всего меня устраивает.

— Ага! Что ж, достойный ответ сильного и… именитого человека. — Мерген отвернулся от него, и, взмахнув рукой, милостивым тоном монарха осведомился: — Кто еще хочет высказаться?

— Я! Я! — послышался дрожащий голос Хардара.

Дряхлый старец, опираясь одной рукой на трость, другой на плечо правнука, попытался встать с места.

— Не надо, не вставайте, Хардар-ата, — сказал Мерген. — Думаю, вас все видят. Говорите оттуда. Надеюсь, хоть вы не будете меня попрекать грехами?

— А может, и буду? — со злостью стиснув плечо правнука костлявыми пальцами, отчего тот поморщился и застонал, крикнул Хардар. — Что, прикажешь удушить меня? Я буду только рад!

— Что вы такое говорите?

— Не знаю, не знаю… верно, на дурака ты не похож. Можешь быть спокоен, я буду говорить не о тебе. Ну, не совсем о тебе. Я стар и живу уже так долго, что мне иногда становится стыдно и неловко. Сколько достойных мужей я похоронил, сколько преждевременных смертей видел… Но сам я цел и невредим. В последние годы я часто задаю себе вопрос: почему я прожил так долго? По чьей прихоти? Боги были ко мне милосердны; владыки наши, никогда не отличавшиеся ни терпимостью, ни пониманием, словно не замечали меня… Все это время я наблюдал, как живет наше племя, и могу вас заверить: на совести всех до единого правителей адрагов много невинных жизней! Вот и ты, Мерген, — твои руки в крови! Не спорь, я знаю, что говорю. Но я хочу рассказать вам вот о чем. Последний курултай, на котором я присутствовал, вознес твоего брата на невиданную высоту. Тогда, тридцать лет назад, Хайса точно так же, как и ты сейчас, убивал, подкупал, уговаривал… Да, он был силен и могуч, сомнений в выборе ни у кого не возникло, но все же… от того курултая у меня остались неприятные воспоминания. Я мог сравнивать: в моем родном становище, крупнейшем и самом влиятельном в свое время, ханов избирали совсем не так, и я тому свидетель!

Мерген с кислым выражением лица пнул мелкий камешек. Остальные также досадовали и свирепо поглядывали на правнука, словно бы говоря: «Заткни ему как-нибудь рот, парень, а то он нас уморит». Мальчик, далеко не дурак, все понял, но решился действовать только после тычка в бок, полученного от Берюка. Иного выхода не было — старейшину нельзя прерывать и уж тем более запретить ему говорить.

— Дедушка, — робко произнес мальчик, — разрешите вытереть вам лицо.

Хардар и правда забрызгался слюной, пока держал речь; он волновался и дрожал, как осиновый лист, но, несмотря на это, его по-старчески обветшавший голос был тверд и громок.

— Сейчас, подожди, несмышленыш, — бросил старец и с нетерпением продолжил: — Все вспоминали о достоинствах кандидатов, перечисляли их добродетели, восхваляли мужество, ловкость, эврмл…