Искра и Тьма (СИ)

— Да что вспоминать, — отмахнулся Девятко. — Нет их, и всё тут. С тех пор скитался я по миру. Жил дикарем в лесах. Когда подрос, попал в батраки к торгашам на рынках Вередора. Был наемником у тремахов, в рабстве был, разбойничал на берегах Волдыхи. А лет двадцать назад занесло меня в ваши края. Так и остался. Да, лет двадцать уже прошло.… Потому-то много о чем ведаю. И потом, я всегда был несколько любопытен. Вот, например, про драконов знаю от человека родом из Стейнорда, страны на севере, граничащей с Безлюдьем. Его звали Торном Рыжебородым. Вместе мы батрачили в шахтах камнесов, в предгорьях Орлиного хребта, это там, где Вечные горы. Рыжебородый утверждал, что сам прикончил четырех драконов и очень гордился этим. И таких примеров из жизни могу рассказать тебе, красавица, сотни.

— А кто же тогда летал вместе с ним, с ведуном?

— Окрутники не могут иметь детей, — пригладив усы, сказал десятник. — В некотором смысле, они не совсем люди. Так что «сыновья» Сивояра и не сыновья ему вовсе. Скорее, тоже нечисть какая. Может, они и летали, почем я знаю? Короче, Сивояр, конечно, ведун… только таких людей надо избегать. Понятно?

— Понятно… — призадумалась девушка. — Но о чем же ты шептался с ним?

— Честно? — сказал Девятко, по-отечески обняв Искру за плечи и поцеловав в лоб. — Не хотелось бы об этом говорить. Придет время, узнаешь.

Рядом присел Черный Зуб.

— Слушай, десятник, — сказал он, — в лесу кто-то есть. За нами наблюдают.

— Я уже это понял по твоему поведению, Зуб. Удвой караул. Мы на открытом месте; ежели что, сразу заметим. Главное, не спать.

— Уже, — кивнул воин.

— Добро.

Черный Зуб так же тихо ушел.

— О ком это он? — поинтересовалась Искра.

— Не знаю, — пожал плечами Девятко. — Но ты не бойся, отобьемся. Не впервой.

— Это те, черные?

— Может, и дупляки. Дупляки безвредны.

Девятко был совершенно спокоен, и его уверенность передалась девушке. Тут она вспомнила о брате, которого весь вечер не видела.

— Горыня опять напился? — спросила она.

Ответом ей был усталый вздох десятника.

Ночь. Над догорающими кострами порхали мотыльки. В тусклом свете луны серебром отливали мечи и наконечники пирамидкой сложенных копий. Воины вповалку лежали на примятой траве, рядом со щитами, головы положив на седла. Мерно расхаживали вдоль леса часовые, всматриваясь во тьму и тихо перекликаясь. Прерывисто храпел Горыня, улегшийся под одну из повозок. А кто-то пел…

Эй ты, ветер! Ветер непокорный!

Ты кружишь, летаешь, вьешься!

В небесах гуляка вольный,

По степи паришь как сокол!

Ты скажи мне, где та птица,

Что несет с собой забвенье?

Что успела мне присниться

Прошлой ночью на мгновенье…

Песня робко текла, словно растворяясь в ночи. Искра смотрела на звездное небо и из хаоса крошечных точек в который раз, и всегда с удивлением, выхватывала знакомые фигуры: вон, чуть слева, Три Дуба; а прямо над ней Беркут. Тут же Чаша, Крадущийся Волк и… стоп.

Юный Вьюнок по-прежнему грустно пел. Но она уловила еще чей-то голос.

Грудь израненная стынет,

На устах мой крик смолкает…

— Постой, малой, — прошептал Девятко, — перестань. Ты слышал?

— Чего? — растерялся Вьюнок.

Певцу вторил отдаленный голос. Как только парень смолкал, стихал и неведомый пересмешник. Но девушка все-таки расслышала в нем нечто зловещее, леденящее душу. Отклик такой слабый, тонкий, что создавалось впечатление, будто подпевают где-то там, на Снежном Валу, за которым только безжизненный холод Безлюдья. Подпевают, словно хотят предупредить: «Мы все слышим. Мы все слышим…»

— Эхо? — спросил Вьюнок.

— Нет, это не эхо, — ответил Девятко. — Ты и поешь-то тихо. Откуда ж эху взяться? Это что-то другое…

На следующий день отряд поднялся рано, на заре. Княжич был трезв и серьезен.

— Искра, встань между повозками, — командовал он, вытирая вспотевшее лицо платком. — Гвоздь, Милен, Вьюн и ты, Хорс, наденьте щиты, прикрывайте сестру с обеих сторон. Едем так быстро, как только сможем. Будьте наготове, ловите каждый шорох. Лещ, далеко ли до этих, как их?..

— Коренников, что ль? Ну, коли вскачь пойдем, то к завтрему придем. После обеда, где-то так. Там ихняя первая весь — Столбовой двор, или Столбняк. Вот там столб как столб! Широкий, аки гора, но не такой высокий… Обломленный.

— Всё, хватит. — Горыня дрожащими руками дернул поводья. — В путь!

Жертвенник пролегал по очень не похожим друг на друга местам. Курчавился лес на крутых холмах. В чаще поблескивала гладь заросших камышом и ряской озер.

Чёрный Зуб хмурился, оглядывался, хватаясь при этом за секиру, висевшую на поясе.

— Чего он шарахается, ведь не видно никого? А, Меченый? — спрашивал Чурбак.

Злоба удивительно тихо отвечал:

— Ежели Зуб что-то видит, значит, так оно и есть. Он никогда не ошибается.

День прошел спокойно. Долго искали подходящее место для ночлега. Прямо в лесу опасались. Встали на холме, поросшем редким кустарником. Кусты вырубили, наспех соорудили что-то вроде частокола: криво и нечасто воткнутые в землю колья угрожающе смотрели остриями на лес.