Искра и Тьма (СИ)

Путь от Болоньего Яра до стрелы занял у отряда шесть часов. Но трудности остались позади. Так утверждал Лещ — старый ворчливый воин с большой проплешиной на макушке и совершенно беззубым ртом.

— Я уже давно туды ходил, — шамкал он. — Годов десять как. Но знаю путь хорошо: в своё время в Залесье каждый год ездил. Далее Жертвенник всё по холмам и долинам бежать будет. Там ручьёв, озёрок… просто тьма. И там дупляки живут. Дикий народ: гнездятся, аки птицы, на деревах, железа не знают, людей сторонятся. А далее, уже близ Залесья, так там эти, коренники. Тоже престранный народ… но поболе, тово… покультурней.

Лещ не обманул. После стрелы отряд поехал быстрее: дорога стелилась ровно и широко. На ночь остановились на опушке. Повозки поставили треугольником, разожгли костры, пустили уставших коней попастись.

Искра сидела, обхватив колени и задумчиво глядя на костер. На ошкуренной ветке жарился берёзовик. Птицу подстрелил Чурбак. Чёрный Зуб с ребятами завалил кабана; им они и занимались.

— Почему ты меня избегаешь, красавица? — незаметно подкрался к ней Девятко.

Знакомый взгляд: вокруг зеленых глаз собрались мелкие морщинки, словно воин посмеивался над ней.

— Не хочу с тобой говорить, — буркнула в колени девушка. — Хитрый ты, скрываешь от меня всё.

— А что я от тебя скрываю?

— Сам не знаешь?

— Не знаю, — покачал головой десятник. — Теряюсь в догадках.

— Летал ведь с колдуном прошлой ночью? Что смеёшься? Летал, я сама видела. Ты оборотень, перевертыш.

Сказала — и тут же подумала: «Что за глупости я говорю? С чего это я взяла?»

— Ну ты даешь, красавица. Что за ерунда?

— Будешь сейчас говорить, что оборотней не бывает, что никто не летал…

— Вот я — точно не летал. Никогда. А так хотелось бы…

— Только не ври мне.

— Княжна, — посмотрев девушке в глаза, начал Девятко, — поверь, тебя я никогда не обманывал. Я обычный человек. А то, что Сивояр — окрутник или, как ты говоришь, перевертыш, это я знаю. Ну-ка, деревянная голова, скажи, как зовётся окрутник по-научному?

Доброгост читал толстую книгу, окованную железными скобами, вплотную подвинувшись к костру и пользуясь лупой. Он метнул на десятника сердитый взгляд и ничего не ответил.

— Так, дядька, — сказала Искра, — у Доброгоста есть имя. Не обижай его.

— Хорошо, — ответил Девятко. — Прошу прощения, борода.

— Ты его всегда обижаешь, — продолжала Искра, — перебиваешь…

— Так ведь ежели борода неправду говорит? — развёл руками десятник. — Вот хотя бы о жертвах богам. Помнишь, сегодня, у стрелы, что он болтал?

— Да…

— А откуда он знает об изначальных, коли они в такую седую древность жили? Жертвы, что ли, приносили богам? А может, наоборот, они там свадьбы устраивали?

— Так в Мехетии написано! — возмутился Доброгост, взметнув указательный палец вверх. — А мехетские писания — это самый уважаемый и почитаемый труд! Книга на все времена!

— Ну и что? — парировал Девятко. — Мехетские старцы, конечно, мудрые люди… но народ — мудрее. Лещ!

— А? Чаво? — Лещ старательно чинил кольчугу.

— Скажи, друг, отчего тракт Жертвенником кличут?

— Нутк, известно, отчаво. Это от коренников пошло. Они столбам этим издревля поклоны бьют. У них и боги те, что на столбах нарисованы. К примеру, ястреб. Конечно, ща коренники уже не те. Раньша у всех столбов жертвенный огонь держался. А щас…

— А сейчас? — спросила Искра. — Что сейчас?

— Так ведь вои — воиграды — идолища свои поганые, трехликия, везде понатыкали. Суть нашу искореняли, сволочи. Многия им поддалися.

— Ну что? Слышал? — обратился Девятко к Доброгосту. — Как окрутник зовётся-то?

Писарь, не отрываясь от книги, буркнул:

— Полиморфом.

Потом, заметив, что его слушают многие, добавил:

— Полиморфами зовутся твари… в смысле, люди… умеющие превращаться во что угодно. Предположительно они появились на нашей земле во время Века Пса. Ну то есть давно. Всё, прошу меня не отвлекать.

С этими словами Доброгост вновь углубился в чтение. Воины разочарованно отвернулись и продолжили заниматься каждый своим делом: кто точил оружие, кто латал одежду, кто играл в кости, а кто-то и вовсе лег спать. Черный Зуб с едва заметной и какой-то отрешённой улыбкой бродил вдоль кромки леса, срывая листочки и к чему-то прислушиваясь.

— Что там, Зуб? — окликнул его Злоба.

— Да нет. Пока ничего…

— Я родился недалеко от Дубича, — рассказывал Девятко, — в местечке, называемом Красная Ель. Тогда, лет пятьдесят тому назад, Воиград силен был. Помню, мальцом был, когда они, вересы — это так себя воиградцы звали, истинные вересы, значит, — спалили Дубич дотла. А вместе с ним и все окрестности, и родное село моё тоже… Народ порезали, кого в рабство угнали, кого просто, в яму… вот тогда остался я один-одинешенек.

Десятник лежал, положив под голову руки.

— А… а родители твои… сестры, братья? — спросила Искра.