Искра и Тьма (СИ)

— Вот что значит судьба. Год назад я и в мыслях, в самых кошмарных снах не предполагал, что ты в итоге станешь править. Жаль, у меня нет детей… Ты всегда был слабаком, уродец, — вот в чем твоя беда. Ты не участвовал в наших играх, не дрался с нами, а сразу же сдавался, стремился избежать любой неприятности — убегал, плакал, унижался. Ты, черт тебя дери, никогда не был мужиком, уродец…

И тем не менее, несмотря на эти слова, неприятные, обескураживающие, Мечеслав до сих пор думал, что истина кроется в другом. По-настоящему он стал жертвой непредсказуемо капризного, неуравновешенного характера отца. Блажен делил людей на два типа: на подчиненных, бывших для него все равно что мебелью, и на врагов, в отношении которых он проявлял всю гамму чувств: ненависть, презрение, неприязнь и даже нечто вроде влечения — стремления мучить и измываться. Блажен обожал казнить врагов. И никто не мог заранее предсказать, кто станет им — врагом.

Пока он размышлял, в малую тронную пришли остальные: Олег, на чьем юном лице застыла деревянная улыбка. Злоба и Черный Зуб. Авксент, печальный, но не изменивший приверженности к ярким нарядам — прям-таки гном, сидящий на сундуках с добром в недрах горы, но тоскующий по яркому солнцу.

Последней вошла Искра, как всегда красивая и свежая — именно такое слово приходило Мечеславу на ум всякий раз, когда он глядел на нее — молодую, пышущую здоровьем. Она взяла его за руку и поцеловала в щеку, хотя выражение ее лица — несколько холодное — так и не изменилось.

— Спасибо вам за то, что пришли, — сказала она. — Давайте обсудим наши проблемы.

— А чего тут обсуждать-то, Искорка? — сказал Злоба. — Дело — болото. Если Борис и впрямь захочет сесть на трон, кто ему в этом помешает? Олежка, что ль? Да не смеши меня.

— Помолчал бы ты, — сказала Искра. — Не ты ли стоял и лыбился, глядя, как унижают почтенного Авксента?

— Помилуй, княжна! — изумился великан. — Что я должен был сделать? Броситься спасать советника? Тридцать… и даже меньше — сколько нас было-то, там, во дворе, а, Зуб?

— Двадцать. — Черный Зуб стоял неподвижно, невозмутимо, скрестив руки на груди и ни на кого не глядя.

— Двадцать. Итак, княжна, я должен был с двадцаткой броситься на полсотни? Только затем, чтобы спасти честь какого-то толстого боярина?

— Да, должен был! — закричала Искра. — Ты…

— Ничего я не должен! — Злоба нахмурился и сжал кулаки. — Я Мечеславу не присягал! Авксент сам виноват. Был бы похож на мужика, авось, и не тронули б его.

— Осади, Злоба, — сказал Горыня. — Думай, с кем разговариваешь.

— Не надо ссориться, господа, — сказал Авксент. — Уважаемый Злоба прав. Он ничем мне не обязан. Было бы безумием… вмешиваться. Успокойтесь. Я ни на кого не в обиде. Поговорим спокойно. — Советник горестно вздохнул, что выглядело, честно говоря, смешно, и сказал: — На душе у меня тяжело. Но я все же скажу, уж простите меня, ваше величество.

— За что простить? — хмуро поинтересовался Мечеслав.

— Я не вижу иного выхода, кроме как признать себя вассалами Дубича.

— Ни за что!

— Подумайте, ваше величество.

— Нет!

— Не понимаю, почему вы упрямитесь? — спросил Горыня.

— А почему вы не признаете себя вассалами степняков? — спросил в ответ князь.

— Потому что мы и степняки — два разных народа. Ничего общего у нас нет. Ничего — даже питаемся мы по-разному, одеваемся, молимся, думаем. А вы с дубичами чем отличаетесь? Верой? Все ваше многолетнее противостояние, взлелеянное, как вы говорили, веками соперничества, — полнейшая чепуха. Наоборот, вам надо объединяться. Не ровен час, степняки, а может, и та нечисть, что нас так потрепала в Шагре, явятся к вам. Сожрут вас, ваше величество, потом Дубич, а потом и Беловодье, и… что там дальше? Всех сожрут. А вы и не заметите, ведь для вас главное — ни в коем случае не поддаться соседу.

— Таково ваше мнение? — сухо поинтересовался Мечеслав.

— Только не начинайте мне рассказывать о Всеславе, Божидаре и всех прочих. Тошно уже.

— Но как же быть с оскорблениями? Простить? Сказать, дескать, хорошо ли позабавились? Может, еще чего надо? На карачках пред Борисом поползать?

— Это другое дело, — почесав макушку, сказал Горыня. — Вот мой вам совет, ваше величество, — поговорите с ним наедине. Обсудите все, потолкуйте.

— По душам? — ехидно спросил Мечеслав.

— Зря вы так, государь. — Горыня усмехнулся. — Борис мужик неплохой.

— Да, — с презрением произнесла Искра. — Уж ты с ним быстро спелся.

— Спелся, спелся. Еще добавь, что я пьянь. Никогда ты, сестричка, не исправишься. Все глядишь на меня как на змею подколодную. Что зыркаешь? Наплевать мне на твое презрение, государыня… без государства. Что-то не верю я тебе. Фальшивишь, сестричка, фальшивишь. Без году неделя в Воиграде, а прикидываешься, будто больно тебя судьба его беспокоит.

— Представь себе, беспокоит.

— Ну, раз беспокоит — желаю удачи. Позвольте мне уйти, ваше величество. Мой совет вы уже услышали.

Мечеслав, к тому времени совершенно павший духом, кивнул. Горыня коротко поклонился и ушел. За ним последовал Злоба, все еще кипевший гневом.