Искра надежды

Рен с облегчением опустилась на диван. Тетя Бекс жива! Или, по крайней мере, была жива.

Она надеялась, что в следующий раз, когда увидит свою тетю, Бекс будет ругать ее за то, что Рен втянула ее в такую переделку. Рен очень надеялась, что Бекс будет так громко орать, что она расплачется. Она даже не станет возражать, если Бекс не простит ее до конца своей жизни! Пусть только продолжает жить…

Рен умоляла тетю Бекс привезти ее сюда. Если бы она уговорила отца, они, наверное, могли бы прийти на прием к гинекологу. Быть может, она бы взяла конфетку на палочке по дороге из кабинета — у гинекологов ведь есть корзинки с конфетами или такое бывает только в кабинетах педиатров?

Но она никогда бы не отважилась попросить отца. Он даже не разрешает ей надевать в школу стринги. И все, что ему известно о Райане, — что они вместе работали над проектом по химии. И это правда, но только отчасти… Эта химическая реакция… Она возникла между ними.

Рен вспомнила о поцелуях, от которых саднит губы; о том, как его рука скользнула ей под рубашку и обожгла кожу. Она вспомнила тот головокружительный прилив адреналина, который охватил ее, когда они с трудом отстранились друг от друга — всего за мгновение до того, как мама Райана открыла дверь, держа в руке пакеты с продуктами.

Если бы она рассказала о Райане отцу, тот стал бы поджидать его на крутом повороте у школы, чтобы выписать штраф за превышение скорости. Или за то, что он ехал слишком медленно или рывками. Он бы узнал о нем всю подноготную и убедил бы себя, что этот парень Рен не достоин.

Ради нее папа готов был на все. Но есть вещи, которые отец просто не может для нее сделать. Когда два года назад у нее начались месячные, живот болел так сильно, что она пожаловалась ему, что заболела и не может идти в школу. Он с сомнением приложил ладонь к ее лбу — температуры не было.

— У меня месячные, — прямо объяснила она, и он тут же покраснел и, спотыкаясь, вылетел из ее комнаты. А через час вернулся с двумя аптечными пакетами: энергетический напиток, болеутоляющее «Адвил», игрушечная машинка, кубик Рубика, упаковка жевательной резинки и маленькая картинка-загадка с изображением котенка. Он сложил все это в изножье кровати, как будто боялся приближаться к дочери.

— Это тебе, — пробормотал папа, — чтобы живот не болел…

Нет, серьезно, как она могла попросить человека, который не может даже произнести слово «месячные», отвезти ее за противозачаточными таблетками? Вот она и обратилась за помощью к тете, и это едва не стоило Бекс жизни. А возможно, угроза еще не миновала.

В носке завибрировал мобильный. Она скрестила ноги, гадая, услышал ли кто-нибудь вибрацию. Звонил, скорее всего, отец. Он не позволит, чтобы с ней случилось что-то плохое. Даже если ей не удастся поднять трубку и сказать ему, что с ней все в порядке.

Временами, когда отец возвращался с работы и был особенно сдержан, Рен понимала, что у него выдался дрянной денек. Однажды он признался ей, что быть детективом означает снять весь верхний привлекательный слой с городка и увидеть его гноящиеся раны: кто наркоман, кто бьет жену, кто влез в долги, кто замыслил свести счеты с жизнью. Но он никогда не посвящал ее в подробности. Она обвиняла отца в том, что он относится к ней как к ребенку. «Дело не в том, что я хочу что-то от тебя скрыть, — однажды объяснил он. — Дело в том, что, если я тебе все расскажу, ты станешь смотреть на людей совершенно другими глазами».

Рен повернулась к медсестре, потом к каждой из женщин в комнате.

— Я — Рен, — прошептала она.

— Я — Иззи, — негромко представилась сестра. — А это доктор Уорд, — кивнула она в сторону мужчины.

Тот приподнял руку — на большее у него не было сил.

Женщина с синяком на лбу встретилась с ней взглядом.

— Джанин, — вымолвила она.

— Джой, — прошептала женщина в спортивном костюме.

— Что он намерен…

— Тс-с, — шикнула Иззи, когда заметила, что стрелок возвращается.

Он вытащил Оливию из кладовки и бесцеремонно швырнул ее на диван рядом с Рен.

— Прощу прощения, мадам, — проронил он и ткнул пистолетом в щеку Рен.

Уже второй раз Оливия выбиралась из кладовки, и опять не обошлось без травм. Теперь она осмотрела помещение. Рен дрожала, как осиновый лист. Руки девочки были связаны, на теле краснели отметины в тех местах, за которые стрелок хватал ее, вытаскивая оттуда, где она пряталась, и лишь каким-то чудом не сломал девочке руку.

Учитывая эту грубость, Оливия демонстрировала кротость и послушание. Она словно давала понять: разве может ему что-нибудь сделать шестидесятивосьмилетняя старуха? И мольбы ее были услышаны — как и большинство мужчин, он видел перед собой лишь тщедушное тело, а не разум, таящийся в нем. Толкнув ее, он даже извинился: «Простите, мадам», — и не стал связывать ей руки, как Рен. И сейчас ее мозг — ее прославленный профессорский ум — работал на ускоренных оборотах, чтобы найти выход из этой ситуации.