Искра надежды

Он посмотрел на экран телевизора. Сейчас темный, ведь он сам велел его выключить. Но в ушах до сих пор звучали слова репортера. «Позорное лишение звания, всех наград, знаков отличия и льгот применяется к военным в случаях наиболее предосудительного поведения, — вещал журналист. — Дезертирство, сексуальное насилие, убийство… вопиющая жестокость».

Вопиющая жестокость.

Джордж ощутил, как по спине струится пот, и рванул ворот. Вопиющая, мать твою, жестокость! Не было в этом ничего вопиющего. Они понятия не имели, что там происходило, в Боснии. Они не понимали, что в ту ночь, когда пытался задушить жену, он видел перед собой не ее. И сейчас не понимают: то, что произошло с Лиль, и привело его сюда.

Он не слышал ничего вокруг — только голос репортера с журналистскими интонациями, звучащий в его голове.

— Вопиющая жестокость, — бормотал Джордж. — Вот где вопиющая жестокость, — заявил он и пнул врача в раненую ногу.

Когда раздался его крик, Джордж понял, что слух вернулся.

Стрелок вышел из-под контроля. Он разговаривал сам с собой, ударил по ноге доктора Уорда… Иззи склонилась над несчастным, стала успокаивать, пытаясь что-то сделать — хоть что-нибудь, — чтобы утолить боль. Тот весь дрожал и обливался потом, пребывая в шоковом состоянии. Призрачное успокоение от становящегося привычным положения вещей было безвозвратно нарушено, что произойдет дальше — можно было только догадываться.

Она посмотрела на Рен. Девочка плотно-плотно закрыла глаза, как будто представляла, что все это просто кошмарный сон, а не суровая действительность. Должно быть, она все еще сжимала скальпель. Стрелок обыскивал каждую, кто ходил в туалет, до и после посещения уборной, — Иззи должна была избавиться от скальпеля.

Она промокнула лоб доктора Уорда куском марли и произнесла достаточно громко:

— Тихо, тихо. Все хорошо. Вам станет лучше, если вы прямо сейчас на чем-то сосредоточитесь… — Когда остальные женщины повернулись на звук ее голоса, Иззи подняла голову и по очереди выразительно посмотрела на каждую из них. — Подумайте, быть может, о прекрасном пляже. О побережье Мексиканского залива. Я и сама там нечасто бываю, но мы с приятелем постоянно строим планы, чтобы однажды совершить туда поездку.

Если стрелок и заметил, что она сделала ударение на некоторых словах, то никак этого не показал.

Повисло напряженное молчание. Они все прочли послание в туалете, но никакого плана пока и в помине не было.

Внезапно Джой схватилась за живот и резко наклонилась вперед.

— Ох! — застонала она. — Как больно. Ужасно болит. — Она стала раскачиваться взад-вперед.

— Заткните ее! — велел стрелок и повернулся к Иззи. — Сделайте же что-нибудь.

Иззи подошла к Джой.

— Сейчас больно?

— Да, — ответила Джой, трижды сжав руку Иззи. — Прямо сейчас. — Она закричала.

— Заткните ее! — крикнул Джордж. — Заткните ее, или я…

Он шагнул вперед, то ли чтобы пригрозить, то ли чтобы стукнуть ее, но не успел он и подойти, как Джанин подставила подножку.

И Джордж Годдард в одно мгновение распластался на полу.

Ну же… ну же… ну же… ну же…

Рен наблюдала, как он споткнулся и пистолет вылетел из его рук.

Еще совсем маленькой она представляла себе, каково это — научиться летать. В дождливые дни она расстегивала свой плащ, расправляла руки в стороны и прыгала в воздухе, не просто понимая, а зная, что уже через секунду взлетит.

И сейчас она взлетела.

Соскочив с дивана, Рен бросилась к пистолету одновременно с Джорджем. Руки у нее все еще были связаны, поэтому она свалилась, как тюк, и оттолкнулась локтями. Это была всего доля секунды, но в то же время и целая вечность. Она уже коснулась кончиками пальцев ствола пистолета, как он выбил его.

Рен замахнулась связанными руками и изо всех сил ударила по его протянутой ладони. Скользнув между ладонями Рен, скальпель глубоко вошел в его плоть.

— Ах ты сука! — взвыл Джордж. Он рывком вытащил лезвие из руки и схватил пистолет.

Встать со связанными руками Рен не могла: сидя на диване, она пыталась осторожно перерезать скотч, но у нее ничего не получилось. Поэтому Рен лишь отпрянула назад, на ковер, поскользнувшись на свежей крови из раны доктора Уорда.

Сейчас она видела только красные глаза стрелка. Красные глаза и перекошенное от боли и ярости лицо. А еще — большой палец на спусковом крючке.

Будет ли больно, когда она вновь превратится в звездную пыль?

Оливия могла бы сказать вам: то, что человек знает, — это не то, что он думает, что знает.