Искра надежды

— Значит… тебя даже близко здесь не должно быть.

Джанин выдержала ее взгляд.

— Тебя тоже.

Джой не отодвинулась от нее, но Джанин кожей почувствовала, как между ними вырастает стена.

— Я пришла сюда, чтобы раздобыть… доказательства, — пояснила она. — Аудиодоказательства. Свидетельства того, что женщин силой принуждают… ну, сама понимаешь.

— Меня никто не принуждал, — ответила Джой. — Просто необходимость.

— Малыш думал иначе.

— Мой малыш еще ни о чем не думал. Это был всего лишь эмбрион.

Джанин понимала, что в моральном плане между эмбрионом, которым ты был когда-то, и человеком, которым ты являешься сейчас, — огромная разница. Пусть нерожденный ребенок был меньше, чем малыш, научившийся ходить, — разве это значит, что у взрослых прав больше, чем у детей? И почему у мужчин больше привилегий, чем у женщин?

Пусть нерожденные младенцы в полной мере не обладают умственными способностями — разве это мешает иметь права людям с болезнью Альцгеймера, или с когнитивными расстройствами, или тем, кто находится в коме, или спящим?

И пусть нерожденные младенцы живут в телах своих матерей. Но то, кем ты являешься, не зависит от того, где ты находишься. Ты не становишься меньше человеком от того, что пересекаешь государственную границу или перемещаешься из гостиной в ванную. Так почему путешествие из матки в родзал — перемещение менее, чем на полметра, — меняет твой статус от эмбриона до человека?

Ответ очевиден: потому что нерожденные — тоже люди. И Джанин, хоть убей, никогда не сможет понять, почему такие люди, как Джой, — да и все остальные в этой клинике — не видят очевидного.

Но, как ни крути, сейчас было не место и не время ссориться. Особенно с человеком, который, уложив твою пульсирующую болью голову себе на колени, нежно поглаживал твои волосы.

В голове у Джанин возникла непрошеная мысль: «Наверное, из Джой получилась бы хорошая мать».

— А вы попытались бы меня остановить? — поинтересовалась Джой. — Если бы находились на улице?

— Да.

— Как?

Вот опять… Все эти аргументы о запрете абортов, которым обучали Джанин, могли немедленно слететь у нее с языка. А вместо этого она взглянула на Джой и заговорила от чистого сердца.

— Быть может, у вас не родился бы Эйнштейн, Пикассо или Ганди, — ответила она. — Но, держу пари, кем бы он ни был, он был бы изумительным.

Слезы навернулись Джой на глаза.

— Думаете, я этого не понимаю?

— Тогда… должен быть другой выход. Всегда есть другой выход.

Джой покачала головой.

— Думаете, я этого хотела? Полагаете, кто-то просыпается и говорит: «А не пойти ли мне сегодня сделать аборт?» Это крайняя мера. К ней прибегаешь, когда использовал все возможности и понял, что единственные, кто говорит, что есть иной выход, — те, кто не стоял с положительным тестом на беременность в руке. А я стояла. И нисколько об этом не жалею. Но это не означает, что я не буду вспоминать об этом каждый день своей жизни.

Джанин попыталась сесть, в голове шумело.

— Разве это не доказательство… пусть в какой-то мере… что это спорный вопрос?

— Все абсолютно законно.

— Как было и с рабством, — вытащила Джанин из запасников один из аргументов. — «Законно» еще не означает, что это правильно.

Их шепот становился все громче. Джанин занервничала, что они привлекут внимание стрелка. Неужели она здесь и умрет? Сегодня. Смертью мученицы.

— Вы ратуете за защиту нерожденных, — сказала Джой. — Отлично. Дайте им эти права. Но только если вы найдете способ не отбирать прав у меня.

Это заставило Джанин вспомнить о царе Соломоне, который предложил разрубить ребенка пополам. Конечно же, это не было разрешением спора.

— Если бы вы доносили своего ребенка, то да, возможно, у вас возникли бы проблемы, требующие решения, но это не те проблемы, что угрожают существованию… Есть масса женщин, которые не могут иметь детей и готовы отдать все, чтобы усыновить ребенка.

— Да неужели? — воскликнула Джой. — И где же, черт побери, они были, когда я воспитывалась в детдоме?

Когда Джой было восемь лет, ее самой большой ценностью был кассетный плеер «Уолкмен», который она купила на распродаже у церкви за два доллара. Внутри плеера находилась кассета: Стили Ден «Can’t Buy a Thrill». Джой не очень любила Стили Дена, но нищие не выбирают. Каждую ночь она засыпала под песню «Reelin’ in the Years», потому что она заглушала другие звуки в доме.

А слышался плач. Крики. Джой врубала максимальную громкость на плеере и представляла, что находится где-то в другом месте. А потом утром ее будила мама, «щеголяя» синяками на руке или пластырем на ладони. «Я такая неловкая, — объясняла она. — Упала со стремянки и обожглась об еще не остывшую плиту».