Искра (СИ)

Рэниари едва не задохнулся от обиды. Глаза тут же защипало от непрошеных слез.

— Значит, по-твоему!.. — начал он, с трудом сдерживаясь. — Я должен после всего, что было, принять его хлипкое «прости!»?

— Я понимаю, что такое трудно простить, — примиряющее улыбнулся Айрэ. — Но хотя бы постарайся понять… вновь сделай шаг навстречу… ради будущего. Не бойся — теперь Эдмир безумно боится тебе навредить! Да и… если любишь, то простишь все, что угодно. А ты его все еще любишь, не отрицай! Сделай ЭТО, Рэни.

Порывисто шагнув вперед, Айрэ крепко обнял замершего Рэниари.

— Ты справишься!.. Ты очень сильный, — прошептал он в аккуратное ушко младшего короля. — Порой мне даже кажется, что слишком сильный! И тебе не мешало бы стать чуточку послабее… Мы с тобой оба лишены выбора… воспитаны младшими! Но если я выбирал сам — дядя мечтал воспитать из меня замену моему знаменитому отцу — то ты… Ты, Рэни, с самого детства был принудительно лишен права выбора! Почему-то мне кажется, что сложись все иначе, и ты был бы великим правителем!.. сильным, властным, самостоятельным! Но тебя сделали младшим и обрекли лишь на ОДНУ дорогу. И ты, вроде бы смирившись, сам того не замечая, ломаешь себя под того мальчика, каким тебя мечтали воспитать. Потому-то ты и не можешь смириться с Эдмиром — он едва не сломал тебя окончательно…

Задохнувшись от неожиданности, Рэниари замер в кольце рук Айрэ. Он никогда не рассматривал ситуацию с такой стороны, давным-давно приняв свою судьбу и смирившись с ней. А ведь и верно! Он всегда обожал вертеться среди солдат, обожал фехтовать, лазить с мальчишками по скалам, плавать наперегонки!.. А его запирали в Цитадели, пичкая знаниями, нужными для будущего младшего мужа, читали нотации, запрещая загорать голышом на прибрежных камнях («…ты и так смуглый!..») или самостоятельно чистить лошадь после прогулки: — «На что похожи твои руки!.. От тебя пахнет навозом… Отец-Небо!.. На ладонях мозоли! Немедленно принесите крема и передайте Баррэту, что я запрещаю заниматься фехтованием с мальчиком!..»

Нет, Рэниари прекрасно понимал, что у него не было иного выбора. Тот же Асин, который его воспитывал, ни за что бы не позволил пасынку стать помехой собственному сыну и наследнику Цитадели. И отец одобрил ТАКОЕ будущее для своего младшего и любимого ребенка. А ведь некогда в такой же ситуации Баррэту позволили жить своей жизнью. Не ломая его под принятые стереотипы. И теперь Айрэ впервые озвучил то, что юноша понимал сердцем, но не разумом — сложись его судьба иначе, и он не разрывался бы между навязанной судьбой и личным выбором.

— Ты понял… — печально констатировал Айрэ, отстраняясь и виновато заглядывая в лихорадочно блестящие глаза юного короля. — Прости меня… Но я должен был сказать это. Вы с Эдмиром одного поля ягоды. Оба слишком сильные, чтобы уступить друг другу… чтобы смириться с проигрышем.

— Я!.. — вскинулся было Рэниари, но палец Айрэ предостерегающе прижался к его губам.

— Я знаю, — тихо улыбнулся он. — Ты пытался. И не раз… Но в том-то и дело, что тебя …именно тебя, Рэни!.. учили сгибаться перед силой будущего мужа. А Эдмира этому никто не учил. Но он старается. Ради тебя старается. И пусть у него не получается… порой он слишком груб, напорист, но твой муж тоже пытается поменяться ради другого человека, хотя и неуклюже. Он любит тебя, Рэни! Очень любит… постарайся его простить.

— Тогда почему он не может принять нашего сына?! — Сорвался Рэниари на крик. — Почему?!..

— Именно потому, что любит тебя, — ответил Ай. — И боится тебя потерять… Такой вот парадокс. Сломайся сам, Рэни! Нет, не сломайся — согнись. Согнись ради того, кто тебя до безумия любит! И кто не умеет гнуться, в отличие от тебя. Его этому никто не учил. Умерь свою гордость. Иначе ваше существование станет бессмысленным!

Вырвавшись из рук Айрэ, Рэниари бросился вон из его покоев. Он бежал по коридорам, ничего не видя из-за слез, заливающих лицо. Благо, покои маркиза были на семейной половине, и никто чужой не мог увидеть неподобающего поведения второго короля. А преданные слуги не посмели бы комментировать увиденное, как и заступать дорогу коронованной особе.

И потому Рэни, захлебываясь от болезненных рыданий, даже не ожидал, что кто-то прервет его бег. Но когда это все-таки случилось, не стал вырываться, как-то вдруг сразу поняв, чьи руки прижали его к твердой груди, обтянутой вышитым бархатом камзола.

— Ну что ты?! Что… — перепуганный Эдмир подхватил на руки мужа и едва не бегом понес его к себе: как-то даже трудно было представить, что могло вызвать подобную истерику всегда сдержанного юноши.