Искра (СИ)

Сильные пальцы мужчины, сжатые в кулак, то быстро, то медленно заскользили по восставшей плоти, лаская каждую венку, каждый дюйм немаленького органа… то натягивая на головку, то оттягивая бархатистую кожицу и демонстрируя замершему юноше все великолепие невысказанной страсти. Бедра Эда напряженно двигались в беззвучном танце, имитируя половой акт. И Рэни словно прикипел взглядом к этому действу, словно бы сам ласкал и нежил прекрасное тело напротив. Будь у него силы, юноша бы не удержался, сорвавшись навстречу мужу. А так приходилось лишь смотреть, тихим стоном встречая каждое возвратно-поступательное движение. Он не мог даже к себе прикоснуться — настолько слабыми сейчас были его руки… руки, ноги, тело… все, кроме напряженного ствола и отяжелевших от желания яичек. Да он с ума сходил от невозможности припасть губами к телу напротив, довести его до пика своими ласками… от того, что приходилось всего лишь наблюдать в полном бездействии!

И когда Эд выстрелил, наконец, тугой струей, Рэни вместе с ним забился в мучительных спазмах, не в силах кончить. Он готов был заплакать, когда супруг вдруг жадно приник к нему ртом и рукой, всего за пару движений доведя до разрядки. И тут же выпил до дна, не упустив ни капли.

Обессиленный, Рэниари выгнулся на постели и тут же вновь опал на нее, пытаясь отдышаться. Сердце колотилось как сумасшедшее. Так он себя чувствовал только после долгой, изматывающей близости.

Постель рядом мягко прогнулась, когда муж перекатился поближе к нему, обнимая и убаюкивая.

— Спи… — шепнул Эдмир прямо ему в губы. Не удержался и чуть лизнул верхнюю, слегка приподнимая ее, чтобы тут же скользнуть самым кончиком языка по влажной полоске зубов, даря их смешанный вкус с легкой ноткой горечи. И едва ли не со стоном отпрянул — нельзя! Его мальчик еще так слаб. Все позже… потом…

И Рэниари, ослабленный ранением и переживаниями, послушно прикрыл глаза, чтобы тут же провалиться в глубокий сон, оставив старшего мужа мучиться неудовлетворенностью.

Одной руки Эдмиру было мало. Но приходилось терпеть…

…Столица постепенно приходила в себя. В свои дома возвращались бежавшие из них жители. Стучали молотками каменщики, восстанавливая разрушенное. Работали плотники и черепичники. Даже вопрос с пленными мисиранцами решился к обоюдному согласию. Всех бывших сторонников Анэраса решено было переселить в полупустые после недавнего мятежа восточные провинции. Земли там были суровые, поднимать их было нужно с пустого места, попутно отражая набеги кочевников. Так что у бывших противников не будет возможности думать о мести, только как выжить в столь негостеприимных условиях. Да еще и ветераны-хилдонцы не дадут новым жильцам бунтовать.

Словом, жизнь налаживалась. Люди все чаще смеялись и пели, празднуя победу. И только Эдмир решительно не чувствовал себя счастливым. Неопределенность их с Рэниари отношений выводила мужчину из себя. Причем он сам делал все, чтобы эта неопределенность продолжалась как можно дольше. Муж неоднократно делал все возможное, чтобы вызвать Эдмира на откровенный разговор. Но тот всякий раз использовал всевозможные уловки, чтобы ускользнуть от правды.

Эд просто боялся. Боялся услышать, что Рэни его не любит. Что просит отпустить. После того, как Верховный король узнал правду об их общем прошлом, у него не поднялась бы рука удерживать подле себя любимого, захоти тот уйти. И потому Эдмир совсем по-детски тянул время в наивной попытке отсрочить неизбежное.

А еще на него из зеркала сквозь привычный облик теперь частенько смотрел Натаниэль. Иногда Эдмиру даже казалось, что его привычные серые глаза темнеют до непроницаемой черноты глаз дроу. Но стоило сморгнуть, и все возвращалось на круги своя. Вот только память невозможно было столь легко изменить. И теперь ему до конца жизни придется нести на себе груз прожитой жизни. И не поделишь эту ношу ни с кем. Не взваливать же такую тяжесть на плечи мужа? Ему и своих забот хватает.

Было и еще кое-что, что тревожило Эдмира до глубины души. Ольвин дио Нориэль. Северный лорд, прежний беглец из южной Цитадели. Нет, мужчина все понимал. Да и Баррэт подробно просветил сводного брата о том, кто такой этот пепельноволосый гигант, красивый сдержанной, воистину мужской красотой. Эдмир знал, что Ольвин сын кормилицы мужа. Старший брат давно умершей молочной сестры Рэни. Понимал умом, что для юноши новоявленный лорд что-то вроде еще одного родственника. Все он понимал… но не мог не ревновать.

Дико, бешено, до зубовного скрежета и темноты перед глазами.

Ревновал, видя, как весело, непосредственно смеется Рэниари, слушая забавные рассказы о приключениях Ольвина. Как смотрит на него, как позволяет до себя дотрагиваться… невзначай, но так, как позволено лишь близким людям.