Искра жизни

Так вот, одна из шлюх как-то раз в порыве великодушия бросила какому-то бедолаге за колючую проволоку ломоть хлеба. Случившийся поблизости Лебенталь это заметил. Шепнуть в темноте несколько слов, предложить денег — все это было уже парой пустяков. С тех пор девицы иногда, особенно в пасмурную погоду и туман, кое-что приносили. Делая вид, что надо поправить чулок или вытряхнуть песок из туфли, они перебрасывали еду через ограду. Лагерь был затемнен полностью, часовые на этой стороне частенько дрыхли, но даже если бы кто и заподозрил неладное, стрелять в девиц он бы не стал, а пока он подойдет посмотреть, что к чему, все будет шито-крыто.

Пятьсот девятый услышал, как колокольня в городе рухнула наконец совсем. В небо взлетел и развеялся по ветру огромный сноп искр. Потом раздались далекие сирены пожарных.

Он не знал, сколько уже ждет, — время было в зоне понятием бессмысленным и, в сущности, ненужным. Внезапно в тревожной тьме послышались голоса и шаги. Он выполз из-под пальто Лебенталя поближе к проволоке и прислушался. Шаги были легкие и доносились слева. Он оглянулся: лагерь совершенно утонул в темноте, не видно было даже цепочки мусульман, плетущихся в уборную. Зато он отчетливо услышал, как один из часовых с вышки прокричал вслед девицам:

— Я в двенадцать сменяюсь. Еще застану вас или как?

— Конечно, Артур.

Шаги приближались. Немного погодя пятьсот девятый различил на фоне ночного неба смутные силуэты девиц. Он оглянулся на пулеметную вышку. Тьма была такая, что часовых он не увидел вообще — значит, и те его не видят. Он потихонечку не свистнул даже, а скорее, зашипел сквозь зубы. Девицы остановились.

— Ты где? — спросила одна.

Пятьсот девятый поднял руку и помахал.

— Ах вон ты где. Деньги принес?

— Да. А что у вас?

— Сперва монеты гони. Три марки.

Деньги лежали — это было изобретение Лебенталя — в мешочке, привязанном на конце длинной палки, которая и просовывалась под колючую проволоку прямо до дорожки. Одна из девиц нагнулась, вынула мелочь и быстро пересчитала. Потом сказала:

— Ладно. Тогда держи.

Обе стали вытаскивать из карманов пальто картофелины и бросать их через ограду. Пятьсот девятый норовил поймать картофелины в пальто Лебенталя.

— Теперь хлеб, — сказала та, что потолще.

Пятьсот девятый следил, как летят над проволокой ломти хлеба, и быстро их подбирал.

— Ну так, это все.

Девицы уже двинулись дальше.

Пятьсот девятый снова зашипел.

— Чего тебе? — спросила толстушка.

— Побольше можете принести?

— Через неделю.

— Нет, сегодня. Когда пойдете из казармы. Вам там что попросите — то и дадут.

— Ты тот же, что всегда? — спросила толстушка, наклоняясь вперед.

— Да все они на одно лицо, Фрици, — бросила другая.

— Я здесь буду ждать, — прошептал пятьсот девятый. — И монеты у меня есть.

— Сколько?

— Три.

— Пошли, Фрици, пора! — торопила другая.

Обе они все это время шагали на месте, чтобы сбить с толку часовых.

— Могу хоть всю ночь ждать. Пять марок!

— Ты новенький, верно? — спросила Фрици. — А тот, другой где? Умер?

— Болен он. Меня послал. Пять марок. А может, и больше.

— Пошли, Фрици! Нельзя нам так долго задерживаться!

— Ладно. Там видно будет. По мне так жди, коли охота.

Девицы пошли дальше. Пятьсот девятый слышал, как шуршат их юбки. Он отполз назад, подтянул за собой пальто и обессиленно на него улегся. Ему казалось, что он весь взмок, но кожа была совершенно сухая.

Когда он обернулся, Лебенталь уже был тут как тут.

— Ну что, получилось? — спросил Лео.

— Ага. Вот картошка, а это хлеб.

Лебенталь склонился над добычей.

— Вот суки! — выругался он. — Ну и пиявки! Это же цены почти как у нас в лагере! За это и полутора марок хватило бы за глаза. За три марки могли бы и колбасы положить. Вот так всегда, когда не сам торгуешься!

Пятьсот девятый не стал его слушать.

— Давай делить, Лео, — сказал он.

Они заползли за барак и разложили картофелины и хлеб.

— Картошка нужна мне, — сказал Лебенталь. — Завтра торговать буду.

— Нет. Теперь все нужно для нас самих.

Лебенталь поднял на него глаза.

— Вот как? А откуда я возьму деньги для следующего раза?

— У тебя есть еще.

— Скажи пожалуйста, сколько ты всего знаешь!

Стоя на четвереньках, они угрюмо, как звери, смотрели друг другу в глаза.

— Они сегодня ночью вернутся и принесут еще, — сказал пятьсот девятый. — Харчи из казармы, выгодный товар. Я им пообещал пять марок.

— Послушай, — вскипел было Лебенталь. Потом пожал плечами. — Впрочем, если у тебя есть деньги, твое дело.

Пятьсот девятый по-прежнему смотрел на него в упор. Наконец Лебенталь не выдержал, отвел глаза и опустился на локти.

— Ты меня угробишь, — тихо заныл он. — Скажи, чего тебе вообще надо? Почему ты во все лезешь?

Пятьсот девятый боролся с искушением немедленно сунуть в рот картофелину, и еще одну, и еще, все разом, пока другие его не опередили.

— Как ты себе это представляешь? — продолжал причитать Лебенталь. — Все сожрать, все деньги спустить, остаться ни с чем, как полные идиоты, а на что потом жить будем?