Искра жизни

Он слышал над собой неясный гул голосов, но не шевелился. Пока думают, что он без чувств, бить не будут. Голоса наплывали откуда-то издали и падали в бесконечность. Он не хотел их слушать, но они приближались сами, били по мозгам все резче, лезли в уши.

– Весьма сожалею, господин доктор, но если люди не хотят добровольно, – вы же видите, Вебер как следует их уговаривал.

Нойбауэр был в прекрасном настроении. Ход событий даже превзошел его ожидания.

– Разве вы этого требовали? – спросил он у Визе.

– Разумеется, нет.

Бухер попытался исподтишка подсмотреть, что происходит. Но веки его не слушались, прищурить их он не мог – они раскрылись во всю ширь, как у лупоглазой куклы. Он увидел Визе и Нойбауэра. Потом заметил и пятьсот девятого. У того тоже глаза были открыты. Вебера в комнате не было.

– Разумеется, нет, – повторил Визе. – Как цивилизованный человек…

– Как цивилизованный человек, – прервал его Нойбауэр, – вы затребовали этих людей для своих экспериментов, не так ли?

– Да, но это в интересах науки. Наши опыты спасут жизнь десяткам тысяч других людей. Может, вы не вполне понимаете…

– Отчего же. Но вот вы, пожалуй, не вполне понимаете нас. Между тем это просто вопрос дисциплины. Тоже, кстати, весьма важная вещь.

– У каждого свои задачи, – изрек Визе надменно.

– Конечно, конечно. Сожалею, что не смогли быть вам более полезны. Но мы никого из наших подопечных не принуждаем. Эти вот заключенные, похоже, отнюдь не горят желанием покидать лагерь. – Он обратился к пятьсот девятому и Бухеру. – Вы ведь предпочитаете остаться в лагере?

Пятьсот девятый слабо шевельнул губами.

– Что? – резко переспросил Нойбауэр.

– Да, – сказал пятьсот девятый.

– А ты?

– Я тоже, – прошептал Бухер.

– Видите, господин капитан. – Нойбауэр улыбнулся. – Людям у нас нравится. Тут уж ничего не поделаешь.

Визе не улыбался.

– Дурачье, – сказал он, бросив брезгливый взгляд в сторону пятьсот девятого и Бухера. – В этот раз у нас по плану действительно только эксперименты с кормлением.

Нойбауэр, пыхнув сигарой, выпустил облачко дыма.

– Тем лучше. Это им еще одно наказание за неповиновение. Кстати, господин доктор, если вы хотите подыскать им в лагере замену, милости прошу.

– Благодарю, – холодно ответил Визе.

Нойбауэр прикрыл за ним дверь и вернулся в помещение. Фигуру его окутывало пряное, ароматное облако сизого дыма. Пятьсот девятый вдохнул этот дым и почувствовал, как жажда курить буквально раздирает легкие. От него эта жажда не зависела, она была как свирепый маленький хорек, что поселился в легких. Невольно он еще раз глубоко вздохнул, снова ощутил блаженный вкус дыма, но при этом не спускал глаз с Нойбауэра. В первую минуту он не сообразил, почему его и Бухера не отправили вместе с Визе; но сейчас он все понял. Тут есть только одно объяснение. Они не подчинились офицеру СС и за это должны понести наказание здесь, в лагере. Предугадать наказание нетрудно – арестантов вздергивали за неподчинение даже рядовому надзирателю. Значит, их отказ был ошибкой, понял он вдруг. Пойди они с Визе, у них еще оставалась бы какая-то надежда. А теперь им точно крышка.

Удушливая волна отчаяния и обиды захлестнула его изнутри. Она сжимала желудок, застилала глаза – и в то же время необъяснимо и остро, просто до смерти хотелось курить.

Нойбауэр изучал номер на груди у пятьсот девятого. Номер маленький, всего трехзначный.

– Сколько ты уже у нас? – спросил он.

– Десять лет, господин оберштурмбанфюрер.

Десять лет. Нойбауэр даже не знал, что у него в лагере есть заключенные, которые сидят с самых первых дней. «А что, это ведь, пожалуй, свидетельство моего милосердия, – подумал он. – Далеко не каждый лагерь может предъявить заключенных с таким стажем». Он пососал сигару. Пожалуй, это может сослужить ему неплохую службу. Наперед ничего нельзя знать.

Вошел Вебер. Нойбауэр вынул сигару изо рта и рыгнул. На завтрак ему сегодня подали копченую колбасу и омлет – одно из его любимых блюд.

– Оберштурмфюрер Вебер, – строго сказал он. – Такого приказа не было.

Вебер смотрел на начальника с интересом. Он ждал продолжения шутки. Шутки не последовало.

– Сегодня на вечерней поверке мы их повесим, – сообщил он наконец.

Нойбауэр снова рыгнул.

– Такого приказа не было, – повторил он. – Кстати, почему, собственно, вы занимаетесь этим сами?

Вебер не сразу нашелся что ответить. Он вообще не понимал, зачем Нойбауэр попусту тратит слова и время из-за какой-то ерунды.

– У вас для этого достаточно подчиненных, – продолжал Нойбауэр.

Что-то этот Вебер в последнее время больно стал самостоятельный. Не вредно ему лишний разок напомнить, кто тут начальник.

– Что с вами, Вебер? Нервишки пошаливают?

– Никак нет.

Нойбауэр снова обратил свой взор на пятьсот девятого и Бухера. Вебер, кажется, сказал «повесим». Вообще-то правильно. Только чего ради? И день так хорошо начался. К тому же неплохо показать Веберу, что совсем не все в лагере делается только по его хотению.

– Эти люди не злостные нарушители, – заявил он. – Я распорядился найти добровольцев. Они на добровольцев не слишком похожи. Дайте им по двое суток карцера и больше ничего. Больше ничего, Вебер, вы меня поняли? Я бы хотел, чтобы мои приказы выполнялись.

– Так точно.

Нойбауэр вышел. Он был доволен и чувствовал свое превосходство. Вебер презрительно смотрел ему вслед. «Нервишки! – думал он. – Это у кого тут нервишки? И кто на самом деле размяк? Двое суток карцера?!» Он в ярости оглянулся. Косая полоска солнца упала на разбитое лицо пятьсот девятого.

– Я тебя вроде знаю. Откуда?

– Не могу знать, господин оберштурмфюрер.

Пятьсот девятый очень хорошо это знал. И очень надеялся, что Вебер все-таки не вспомнит.

– Откуда-то я тебя знаю. Ничего, я еще припомню. А почему у тебя вся морда разбита?

– Упал, господин оберштурмфюрер.

Пятьсот девятый облегченно вздохнул. Это все уже старые песни. Излюбленная шутка лагерного начальства еще с первых дней. Никогда нельзя говорить, что тебя избили.

Вебер посмотрел на него еще раз.

– Откуда-то я эту рожу знаю, – пробормотал он. Потом открыл дверь. – Обоих в карцер. Двое суток. – И, обернувшись к пятьсот девятому и Бухеру, добавил: – Только не думайте, что вы от меня совсем ушли, дармоеды. Я еще успею вас вздернуть.

Их вытащили в коридор. От боли пятьсот девятый зажмурился. Потом почувствовал, что вдыхает свежий уличный воздух. Он снова открыл глаза. Над ним было небо. Синяя бездонность. Он повернул голову и посмотрел на Бухера. Проскочили! По крайней мере пока. Даже не верится!