Искра жизни

Сделка состоялась. Уже упал вечерний туман, и его белые клочья потянулись через лагерь. Лебенталь в темноте крадучись шел к своему бараку. Под робой он нес заветную добычу – вареную собаку и хлеб.

Невдалеке от барака он вдруг заметил зыбкую тень, что, пошатываясь, маячила посреди дороги. Он сразу смекнул, что это не просто свой брат арестант – у тех нет такой хозяйской повадки. Приглядевшись, он узнал старосту их двадцать второго барака. Хандке качало, словно лодку в море. Лебенталь тотчас же понял, что это значит. Сегодня Хандке гуляет, где-то раздобыл выпивку. Проскользнуть незамеченным мимо старосты, припрятать собаку, предупредить товарищей – все это было уже невозможно. Поэтому Лебенталь юркнул за барак и затаился в темноте.

Первым, кто напоролся на Хандке, оказался Вестхоф.

– Эй ты! – гаркнул староста.

Вестхоф остановился.

– Почему не в бараке?

– Иду в уборную.

– Ах ты параша! А ну, подойди сюда.

Вестхоф подошел чуть ближе. В тумане он все еще не мог как следует разглядеть, какое у Хандке лицо.

– Как тебя звать?

– Вестхоф.

Хандке снова качнуло.

– Тебя звать не Вестхоф. Тебя звать вонючий пархатый жид! Как тебя звать?

– Но я не еврей…

– Что? – Хандке ударил его кулаком в лицо. – Из какого барака?

– Двадцать второго.

– Ну ты подумай! Еще и из моего барака! Ах ты мразь! Блок какой?

– Блок «Г».

– Лечь!

Вестхоф не упал ничком на землю. Остался стоять. Хандке подошел на шаг ближе. Теперь Вестхоф увидел его лицо и хотел пуститься наутек. Но Хандке уже ударил его мыском в колено. Староста был неплохо упитан и много сильнее любого доходяги из Малого лагеря. Вестхоф упал, а Хандке наступил ему на грудь.

– Лечь, жидовское отродье!

Вестхоф распластался на земле.

– Блок «Г», стройся! – заорал Хандке.

Скелеты высыпали на улицу. Они уже знали, что сейчас произойдет. Один из них будет избит. Запойные дни у Хандке всегда заканчивались одинаково.

– Это все? – заплетающимся языком спросил Хандке. – Дневальный?!

– Так точно! – отрапортовал Бергер.

Сквозь туманную мглу Хандке вглядывался в строй арестантов. Бухер и пятьсот девятый тоже были тут. Они уже с грехом пополам могли ходить и стоять. Не было Агасфера. Он с Овчаркой остался в бараке. Если бы Хандке о нем спросил, Бергер, глазом не моргнув, зачислил бы Агасфера в умершие. Но Хандке был пьян, а он и трезвый-то не очень людей различал. И в барак заходить не любил, боялся дизентерии и тифа.

– Кто еще желает не подчиниться приказу? – Голос у Хандке совсем поплыл. – Жид… Жиды пархатые!

Никто, понятно, не вызвался.

– Смирно стоять! Как куль… как культурные люди!

Они стояли смирно. Какое-то время Хандке тупо глазел на них, потом повернулся к Вестхофу, который все еще лежал ничком на земле, и начал бить его ногами. Вестхоф только прятал голову, закрывая ее руками. Хандке продолжал бить. В воцарившейся тишине слышны были только глухие удары сапог Хандке по ребрам Вестхофа. Пятьсот девятый почувствовал, что стоящий рядом с ним Бухер вот-вот не выдержит. Он схватил Бухера за запястье и сжал что есть мочи. Рука Бухера дрожала и дергалась. Пятьсот девятый ее не выпускал. А Хандке все колотил свою жертву. Наконец он утомился, встал Вестхофу на спину и несколько раз подпрыгнул. Вестхоф не шелохнулся. Тогда Хандке от него отошел. Лицо его блестело от пота.

– У-у, жиды, – пробормотал он. – Давить вас надо, как вшей. Ну кто вы после этого?

– Жиды, – спокойно ответил пятьсот девятый.

Хандке кивнул и несколько секунд глубокомысленно смотрел себе под ноги. Потом повернулся и зашагал к проволочной ограде, за которой находились женские бараки. Постоял там, сопя и отдуваясь. Когда-то он работал наборщиком, в зону попал за половое преступление, и вот уже год как был старостой барака. Спустя несколько минут он повернулся и, не обращая больше ни на кого внимания, затопал к лагерным воротам.

Бергер с Карелом перевернули Вестхофа на спину. Он был без сознания.

– Он что, ребра ему поломал? – спросил Бухер.

– Он его по голове бил, – ответил Карел. – Я сам видел.

– Отнести его в барак?

– Нет, – сказал Бергер. – Лучше оставьте так. Пусть пока тут полежит. В бараке места нет. Вода еще осталась?

У них была консервная банка воды. Бергер расстегнул на Вестхофе робу.

– Может, лучше все-таки его внести, – настаивал Бухер. – А то вдруг этот подонок опять вернется.

– Не вернется он. Я его знаю. Он уже отвел душу.

Из-за барака тенью выскользнул Лебенталь.

– Жив?

– Жив. Пока.

– Он его топтал, – объяснил Бергер. – Обычно он только бьет. Наверно, принял больше, чем всегда.

Лебенталь прижал руки к груди, показывая, что у него кое-что под курткой.

– Я жратву принес.

– Тише ты! Не то весь барак сбежится. А что у тебя?

– Мясо, – прошептал Лебенталь. – Это за зуб.

– Мясо?

– Ага. Много мяса. И хлеб.

Про зайца он решил не врать. Не то сейчас настроение. Он посмотрел на темный силуэт на земле, возле которого склонился на коленях Бергер.

– Может, еще успеет съесть хоть кусочек? – спросил Лебенталь. – Мясо-то вареное.