Искра жизни

Хорошо им писать, крысы канцелярские, подумал он с неприязнью. Опять одно из тех каучуковых распоряжений, которое как хочешь, так и понимай – читается вполне невинно, а подразумевается-то совсем иное. Составить перечень наиболее видных политзаключенных, и, как бы невзначай, добавлено: «если таковые в лагере еще имеются». Вот оно – для чего писалось. Кто умный, тот поймет. Так что Диц мог и не созывать сегодня утром совещания. Дицу легко разглагольствовать. «Ликвидировать всех, кто опасен», – так он заявил. «В эти трудные времена мы не можем себе позволить держать за спиной изменников родины да еще их кормить». Языком-то молоть всегда просто, но кому-то потом приходится выполнять. А это уже совсем другое дело. На такие вещи надо иметь совершенно точные письменные директивы. Диц сам ни строчки не написал, а этот треклятый запрос на столе – не настоящий приказ, всю полноту ответственности он возлагает на исполнителя.

Нойбауэр отодвинул бумагу в сторону и достал сигару. Сигары тоже на исходе. Четыре коробки только, потом останутся «Немецкие стражи», да и тех не слишком много. Почти все сгорело. А ведь как сыр в масле катались – вот тогда и надо было как следует запастись, да кто же мог подумать, что до такого дойдет?

Вошел Вебер. После некоторых колебаний Нойбауэр пододвинул к нему коробку.

– Угощайтесь, – предложил он с деланным радушием. – Большая редкость в наши дни. Настоящие «Партагас».

– Спасибо. Но я только сигареты.

– Ах да, верно. Я все забываю. Что ж, тогда курите ваши гвоздики – будем надеяться, что не от гроба.

Вебер подавил ухмылку. Должно быть, у старика трудности, уж больно гостеприимен. Он извлек из кармана плоский золотой портсигар, постучал сигаретой по крышке. В 1933 году эта вещица принадлежала советнику юстиции Арону Вайценблюту. Это была удачная находка. Монограмма на крышке подходила и к его инициалам: Антон Вебер. Это был единственный трофей, присвоенный им за все годы. Ему много не нужно, а уж имущество никогда его не интересовало.

– Тут распоряженьице пришло, – сообщил Нойбауэр. – Вот, прочтите-ка.

Вебер взял листок в руки. Начал читать – медленно, основательно. Нойбауэру не терпелось.

– В конце уже не важно, – торопил он. – Вся загвоздка в пассаже о политзаключенных. Приблизительно сколько их у нас еще?

Вебер уронил бумагу на стол. Лист скользнул по полированной столешнице и уткнулся в изящную вазочку с фиалками.

– Так сразу сказать трудно, – протянул он. – Но примерно это половина заключенных. Может, чуть больше, может, меньше. Все, которые с красной нашивкой. Не считая иностранцев, разумеется. Остальная половина – это уголовники, ну и немножко гомиков, теологов и прочей швали.

Нойбауэр поднял глаза. Он не мог понять, Вебер в самом деле говорит глупости или прикидывается; но лицо подчиненного оставалось непроницаемым.

– Я не о том. Ведь не все же с красной нашивкой политические. Во всяком случае, не в смысле этого документа.

– Разумеется, нет. Красный треугольник – это только знак общей классификации. А так это жиды, католики, социал-демократы, коммунисты, ну и еще кое-кто.

Нойбауэр и так это знает. После десяти лет работы Вебер еще будет ему лекции читать. Нойбауэра не покидало смутное чувство, что в глубине души начальник режима просто над ним потешается.

– Ну а как у нас с настоящими политическими? – спросил он, решив сделать вид, будто ничего не замечает.

– В большинстве это коммунисты.

– Этих мы точно можем установить, верно?

– Довольно точно. В делах должно быть указано.

– Ну а кроме коммунистов, есть у нас другие политические?

– Я могу распорядиться, чтоб посмотрели. Наверно, есть кое-кто: газетчики, социал-демократы, демократы…

Нойбауэр пустил в потолок облако ароматного дыма от своей «Портагас». Просто удивительно, до чего быстро хорошая сигара его успокаивает и настраивает на оптимистический лад!

– Вот и отлично, – сказал он почти ласково. – Для начала мы это и установим. Прикажите прочесать списки заключенных. А уж потом всегда сможем решить, сколько людей нам понадобится для рапорта. А вы как считаете?

– Конечно.

– Это не к спеху. У нас еще недели две. Вполне приличный срок, чтобы многое уладить, верно?

– Конечно.

– К тому же кое-что можно датировать задним числом. Я имею в виду, раз уж что-то должно произойти, оно могло случиться и раньше. И имена людей, которых понадобится отсеять, вовсе не обязательно фиксировать. Лишняя волокита. Только ненужное внимание руководства привлекать, запросы, переписку…

– Конечно.

– Слишком много таких заключенных у нас и не найдется. Я имею в виду столько, чтобы это бросалось в глаза…

– Нам вообще не обязательно их иметь, – заметил Вебер совершенно невозмутимо.

Он знал, к чему клонит Нойбауэр, и Нойбауэр знал, что подчиненный его понял.

– Без лишнего шума, конечно, – сказал он. – Мы провернем это как можно тише. Тут я могу на вас положиться, верно?