Искра жизни

Он встал и выпрямленной канцелярской скрепкой начал осторожно буравить сигару. До этого он в спешке слишком неаккуратно ее обкусил, и теперь она не тянулась. Хорошие сигары никогда не надо обкусывать, только осторожно вскрывать, а лучше всего обрезать острым ножичком.

– А как у нас с работой? Дел хватает?

– Медеплавильный завод после бомбежки почти выведен из строя. Мы посылаем туда людей на разборку руин. Остальные бригады работают, как и прежде.

– Разборка руин? Хорошая мысль. – Сигара снова пошла. – Диц со мной сегодня как раз о том же говорил. Расчищать завалы на улицах, сносить разбомбленные дома. Ситуация чрезвычайная, а у нас все-таки самая дешевая рабочая сила. Диц высказался за. Я тоже. Вы, надеюсь, не будете против, а?

– Нет.

Нойбауэр встал у окна и посмотрел во двор.

– Да, еще запрос пришел, насчет продовольствия. Велят экономить. Как, по-вашему, это сделать?

– Продуктов меньше выдавать, – грубо ответил Вебер.

– Но это, знаете, только до известной степени. Если люди начнут падать от голода, они не смогут работать.

– Сэкономим на Малом лагере. Там еще полным-полно дармоедов. А кто подох – тот не едок.

Нойбауэр кивнул.

– И все же… Вы мой девиз знаете: человечность, доколе возможно. Ну а если никакой возможности нет, тогда, конечно… Приказ есть приказ.

Теперь они оба стояли у окна и курили. Беседовали спокойно и деловито, как два почтенных скотопромышленника на скотобойне. Во дворе заключенные трудились на грядках и клумбах, разбитых вокруг комендантского дома.

– Я велел посадить бордюр из нарциссов и ирисов, – изрек Нойбауэр. – Желтое с голубым, красивое сочетание.

– Да, – отозвался Вебер бесцветным голосом.

Нойбауэр рассмеялся.

– Вас это не слишком интересует, верно?

– Да не то чтобы очень. Я больше по кеглям.

– Кегли тоже хорошо. – Нойбауэр понаблюдал еще немного за ходом посадок. – А как там наш лагерный оркестр? У этих ребят чертовски привольное житье.

– Они играют при уходе и возвращении бригад и два раза в неделю всю вторую половину дня.

– От того, что они музицируют всю вторую половину дня, бригадам ни холодно ни жарко. Распорядитесь, чтобы они играли час после вечерней поверки. Это будет полезно для наших людей. Как-то их отвлечет. Особенно если нам на еде придется экономить.

– Я распоряжусь.

– Ну что ж. Тогда мы, наверно, все обсудили и, по-моему, прекрасно понимаем друг друга. – Нойбауэр вернулся к своему письменному столу. Он выдвинул ящик и извлек оттуда маленькую коробочку. – У меня, Вебер, для вас еще кое-какой сюрприз. Сегодня доставили. Я полагал, вас это порадует.

Вебер открыл коробочку. Там лежал крест «За боевые заслуги». К немалому удивлению Нойбауэра, польщенный Вебер даже покраснел. Этого уж Нойбауэр никак не ожидал.

– Вот к нему удостоверение, – объяснил он. – Вы давно заслужили. Мы ведь здесь тоже в известном смысле на передовой. Впрочем, не надо лишних слов. – Он протянул Веберу руку. – Трудные времена. Но мы выстоим.

Вебер вышел. Нойбауэр даже головой мотнул. Этот дешевый трюк с орденом подействовал куда лучше, чем он предполагал. Выходит, верно, что у каждого найдется слабое место. Некоторое время он в раздумье постоял перед большой пестрой политической картой Европы, что висела на стене напротив портрета Гитлера. Флажки на карте давно не соответствовали действительности. Они все еще торчали где-то в бескрайних просторах России. Нойбауэр оставил их там из какого-то смутного суеверия: вдруг когда-нибудь линия фронта снова будет там. Он вздохнул, вернулся к письменному столу, взял в руки стеклянную вазочку с фиалками и вдохнул их сладковатый аромат. Какая-то неясная мысль шевельнулась в голове. «Это тоже мы, лучшая часть нашего «я», – думал он, почти потрясенный. – В нашей душе всему находится место. Железная дисциплина, понимание исторической необходимости и в то же время тончайшее проявление духа. Фюрер обожает детей. Геринг души не чает в животных». Он еще раз понюхал цветы. Он потерял сто тридцать тысяч марок – и несмотря ни на что, уже снова на коне! Нас так просто не возьмешь! И уже снова любовь к прекрасному! И с лагерным оркестром идея очень удачная. Сегодня вечером Сельма и Фрея сюда переберутся. На них это произведет неизгладимое впечатление. Он сел за пишущую машинку и двумя пальцами принялся отстукивать приказ насчет оркестра. Это для его секретной папки. Сюда же пошло предписание об освобождении ослабевших заключенных от работы. Подразумевало-то оно совсем другое, но он в такие мелочи вникать не обязан. Как Вебер сие предписание будет выполнять – это его забота. Уж он-то что-нибудь придумает – крест «За боевые заслуги» очень кстати пришелся. А в секретной папке найдется еще немало доказательств его, Нойбауэра, мягкости и радения о контингенте. Плюс к тому – обычный компрометирующий материал на начальство и товарищей по партии. Кто стоит под ураганным огнем, должен позаботиться о надежном укрытии.