Тогда еще ей казалось, что все это случайность, которая не повторится. Он же обещал, что больше не сделает ей больно.
Ложь.
Брокк появился, когда часы пробили четверть девятого. И голос их, тяжелый, гулкий, разлетелся по дому.
– Прошу. – Брокк отодвинул стул, помогая сесть.
И, пожалуй, впервые со дня свадьбы он оказался так близко, а близость эта смутила Кэри.
– Вы… – Надо было что-то сказать, но Кэри опустила взгляд.
Скатерть. Кружевные цветы.
И собственная тень, коснувшаяся ткани, придавшая ей некрасивый серый цвет.
– Я, Кэри. – Брокк не спешил вернуться на свое место. Он стоял за спиной, и Кэри ощущала на себе его взгляд. И теплоту руки, которая замерла над шеей. – Думаю, пришла пора познакомиться чуть ближе. Вы не возражаете?
Кэри покачала головой.
Он успел принять ванну, и прежний злой запах смерти исчез.
…Сверра и вода не способна была от него избавить.
– Не следует меня бояться. – Тень прикосновения, не к коже – к волосам, к пряди, которая выскользнула из-за уха и вновь щекочет щеку. Кэри вскинула руку, чтобы убрать ее, и невзначай задела его пальцы. А Брокк отпрянул.
И, кажется, тоже смутился.
Он обошел стол и встал у своего места, точно прячась за спинкой стула. Руки за спину сложил.
– Признаться, – после минутного молчания он нарушил тишину, – я не знаю, с чего начать.
– Вы, наверное, устали…
– И думаю, что свадьба эта стала такой же неожиданностью для вас, как и для меня…
– И голодны…
Руда первородная, что Кэри несет?
– …ни для кого не секрет, что вы должны были выйти замуж за Одена. Но обстоятельства… – Брокк все-таки запнулся и тронул пальцами подбородок. А перчатки не снял. Кэри уже успела заметить эту странность: Брокк никогда не снимал перчаток. – В любом случае, вы вправе были ожидать более выгодного предложения, – неожиданно жестко сказал он. – И мужа более… – Замолчал и с раздражением отодвинул стул. – Достойного вас, – закончил Брокк.
– Я вам совсем не нравлюсь? – Она собиралась говорить совсем не о том, но… стало вдруг обидно.
А глаза у него хорошие, светлые, ясные… и ободок по радужке темный. В глазах отражается не Кэри, но стол и злосчастная кружевная скатерть, ваза с астрами, посуда… свет рожков, преломленный стеклом. Темное вино. И перчатка из светлой кожи.
Брокк не спешит отвечать.
Но Кэри знает, что именно услышит.
– …Ты выродок, милая, этого не изменить. – Сверр сидит рядом, обнимает ее. И Кэри тепло от его теплоты. Но слезы не проходят, они подкатились к горлу, застряли комом, и стоит разжать зубы, слезы хлынут наружу. – Не огорчайся. Я тебя люблю. И всегда буду рядом.
Он зарывается носом в ее волосы, и этой ночью Кэри нисколько не боится брата. Напротив, его дыхание растапливает ком, и обида уходит сама собой.
– …Я никому и никогда не позволю тебя обидеть. – Сверр гладит ее по спине. – И не отдам. Ты моя, Кэри. Ты только моя…
– С вами все в порядке?
– Что?
Кэри очнулась.
Сверр снова солгал. Ушел. Оставил.
Отдал.
– Кэри! – Ее муж протянул руку, едва не столкнув вазу. И потревоженные астры затрепетали, роняя белые и желтые лепестки. А Брокк вытащил из сведенных судорогой пальцев салфетку. Оказывается, Кэри комкала ее… измяла.
Она совершенно не умеет вести себя.
– Кэри, пожалуйста, не надо меня бояться. – Кожа перчатки была мягкой и теплой. – Я не обижу тебя. Обещаю.
Никто и никогда не держит обещаний.
Но Кэри кивнула.
– Пожалуй, это место не слишком располагает к беседе. Идем. – Брокк встал, не выпуская ее руки. Он держал осторожно за кончики пальцев, и Кэри поднялась, не желая, чтобы прикосновение это разорвалось.
– …Держись крепче! – Сверр вцепился в ее руки.
Собственное тело показалось Кэри таким тяжелым, а пальцы – скользкими. И держаться было трудно, еще немного, и Кэри выскользнет.
Нельзя.
Тогда она упадет и сломает себе что-нибудь, и Сверра будут ругать. А он же не хотел дурного, он просто нашел птичье гнездо, а в нем – птенцов. Сверр лазил на вершину дуба и, спустившись, сказал, что птенцы смешные. У них большие головы и желтые клювы, которые птенцы широко разевают. Они есть хотят, а мама-птица не возвращается.
И вместе с Кэри Сверр раскапывал лужайку, вытаскивая червей. Набралось много, целый кулек, который Кэри сунула в карман фартука. Сверр предлагал сам его птенцам отнести, но тогда Кэри их не увидит. А ей хотелось, вот только по деревьям она не умела лазить.
Сверр же пообещал втащить.
И тащил…
Уже на самой вершине, смахнув пот с лица, он сказал:
– Ты жуть до чего неповоротливая…
…Два кресла стояли у окна, соприкасаясь ножками. Высокие спинки, широкие подлокотники. Дерево старое, и лак потемнел, а алый бархат поистерся. На нем появился характерный лоск, но кресло все равно выглядело уютным. И Брокк, сев в него, вытянул ноги к окну.
– Не бойся, – повторил.
– Не боюсь.
Почти.
А рука Кэри оказалась свободна, и, пытаясь сгладить внезапную неловкость, Кэри принялась расправлять складки на юбке.
Серое платье. Скучное.
И она сама наверняка скучна.
Брокк не спешит начинать беседу, разглядывая ее, будто видит впервые…