Искры гнева (сборник)

Гордей давно уже стал догадываться, что дружба молодых людей увядает. И он упрекает себя, что ничего не сделал для того, чтобы она вновь расцвела. Он даже не знает толком, почему между Семёном и Хрыстей произошёл разлад. Почему Семён стал сторониться "святого дела". Потерял веру? Испугался?.. Не хватило сил, закалки? И никто не помог, не утешил словом, не протянул дружескую руку! Парень стал всё больше и больше отдаляться от боевого товарищества и наконец спрятался от него как улитка в свою скорлупу. Вот и сейчас, когда должно произойти такое важное событие, Семёна рядом с Хрыстей среди добровольцев, которые собираются во дворе крепости, нет.

Да, надо во всём разобраться, срочно помочь парню.

Идти было недалеко.

— Бог в помощь, хозяин! — крикнул ещё с улицы Головатый.

— Спасибо! — ответил радушно Семён, не уловив, наверное, или сделав вид, что его не обидело нарочито насмешливо сказанное Гордеем слово "хозяин".

— Без хорошей завалинки изба — не изба, а хлев или рига, — заметил Гордей, оглядывая постройку. — Но это и всё другое ты, хлопче, конечно, со временем соорудишь. — И вдруг спросил: — С Григором Шагркем виделся?

— Нет, — ответил, вздрогнув, Семён.

— Был здесь, только не долго. Спешил. Собирает боевой отряд из углекопов и солеваров. Нужно кое-кого проучить. А то слишком многие распоясались… Дня через два-три шагриевцы выйдут нам навстречу. Соединимся и вместе ударим. Из крепости выезжаем завтра. Ты, Семён, можешь быть в моём отряде, — произнёс как бы между прочим, без нажима Гордей. — Хорошие хлопцы подобрались. Любо посмотреть. Свободолюбивые, надёжные, ого как будут бороться! А девчат в отряде, кажется, Хрыстя и ещё одна казачка-рыбачка. Но нам побольше бы хлопцев, которые умеют владеть оружием. Надеемся, что многие ещё изъявят своё желание.

Головатый заметил: когда он упомянул имя Хрысти. Семён смутился, густо покраснел. Но чтобы не показать своего внезапного волнения, отвернулся, даже отступил на несколько шагов. Однако к словам Гордея прислушивался внимательно.

Головатый, казалось, был в прекрасном настроении, он стал рассказывать Семёну о крепости, о том, что уже установлены пушки, что, кроме дозорных на вышке, в степи, вблизи крепости, будет нести караульную службу и большой отряд вооружённых конников. Затем стал говорить, что смельчаки, которые пойдут завтра в поход, будут хорошо снаряжены. И будто случайно поинтересовался, в порядке ли у него, Семёна, конь и оружие.

Прощаясь, Головатый ничего не советовал Семёну, а только сказал, что надеется на скорую встречу.

Семён проводил Головатого до перекладины, которая заменяла ворота, и вернулся к дому. Сделал несколько шагов по двору, остановился. Начал смотреть по сторонам. Над поселеньем плыл весенний погожий день. Разомлевшее в синей купели солнце подбиралось к зениту. Над озером Домахи переплелись зелёными ветвями и о чём-то шептались вербы. На вершине горы громоздилась крепость. Над нею лениво плыли белые, будто слегка задымлённые облака, плыли, минуя Кальмиус, в степную даль. Семён опустил голову, ссутулился. Он чувствовал себя как никогда удручённым, одиноким. Даже в те тяжёлые для него дни, когда его упрятали в Торскую тюрьму, он был уверен: о нём не забудут родные, друзья, они стремятся к нему сердцами, помыслами — соболезнуют, наверное, беспокоятся, как его поскорее освободить. И в Изюме, в крепостном подземелье, он тоже мог с такими же, как сам, изувеченными бедолагами перекинуться словом, поделиться своим горем, своей болью. А сейчас?

Семён задумался над тем, что произошло. Здесь, в крепости, со своим семейством жил Тымыш Тесля. Но он не искал встречи с бывшим своим однодумцем, с тобою, Лащевой. Находились здесь и другие бывшие твои друзья-побратимы. Но они не дружили с тобой, так, как, бывало, в те дни, когда пугали сообща панов, мироедов, не поверяли тебе своих мыслей. Заглянул сюда, к морю, в крепость и Григор Шагрий. Он, конечно, знал, что ты живёшь здесь, Семён, а не проведал, — наверное, разуверился. И Хрыстя, которую ты любишь, разочаровалась в тебе..

"Подбираются хорошие хлопцы. Вольнолюбивые. Будут "высекать искры", — сказал Головатый. Говорил откровенно и намекая, мол, подумай…

Семён выпрямился, глянул на свою, ещё не оштукатуренную, без окон, без дверей избу, а в воображении его предстала белая, с деревянным узорчатым карнизом хата Остапа и Одарки Ленюков — объятая пламенем, сизыми, чёрными клубами дыма. Этот огонь словно обжёг его грудь, Семён тряхнул головой, закрыл руками глаза и выбежал на улицу…

Когда выехали из посёлка, лошадей пустили рысью. В лицо щекочуще-душисто ударил тёплый ветер. Под густой топот копыт было приятно ощущать молодую удаль. Мчаться и мчаться. Даль отступала, манила бескрайняя степь.

Вымчали на пригорок. Головатый остановил коня. Оглянулся, посмотрел на крепость. В небо взметнулась высокая, с насестом на вершине, вышка. Над нею кучились перистые облака.