Искупление

На деле Пантир редко вообще открывал рот и во многом старался молча рассуждать. Ему казалось, что так правильная мысль приходит быстрее, да и подслушать такое нереально, а следовательно, лишних ушей не достигнет жизненно важная информация. Однако сейчас это почти не играло роли. Всё когда-нибудь будет впервые – эти слова он услышал от какого-то генерала в отставке, который, одурманенный алкоголем, показывал детям у таверны трюки с мечом. И ведь действительно, впервые попасть за решетку является неописуемым опытом. Пантир старался всеми способами найти что-то хорошее в данной ситуации, но тщетно.

Холодный каменный пол не сулил ничего хорошего даже такому закаленному бойцу, а потому Пантир постарался как можно быстрее отогнать от себя философские мысли и осмотреться. В одной клетке с ним был беловолосый мужчина. Если бы не его телосложение, наемник подумал бы, что с ним сидит девушка. Длинные грязные и слипшиеся волосы небрежно закрывали его обнаженную, полную шрамов спину. Не обращая ни на что внимания, заключенный сидел лицом к кирпичной стене и что-то царапал небольшим камушком. В клетке напротив одиноко сидел молодой парень, бубня под нос какую-то считалочку. Других заключенных Пантир не видел, во многом потому, что его камера была угловой и единственное, что во всех деталях мог разглядеть наемник, это прибитые к стене кандалы и затертая временем кровь на стенах.

Где-то монотонно капала вода, приглушая грубые и четкие шаги патрулируемой стражи, которая то приближалась, то уходила в противоположный край тюрьмы. Но четче всего Пантир слышал постоянный скрежет камня о стену.

– Может, хватит? – довольно грубо спросил наемник.

Беловолосый на несколько секунд остановился, но затем вновь продолжил своё занятие.

– Я спрашиваю, может хватит?

– Без толку. – Заговорил парень из противоположной камеры. – он не прекратит.

– Почему же? Глухой?

– Я не глухой. – Едва слышно прохрипел беловолосый.

– Тогда почему ты делаешь это? Это до ужаса неприятно. – едва сдерживал себя Пантир, чтобы не ударить мужчину.

– А говорят, если тысячу раз написать имя недоброжелателя, то он умрет.

Только сейчас Наемник заметил, что повсюду было нацарапано одно и то же имя – Вульпес Корвум. Где-то его едва можно было заметить, а где-то оно отчетливо читалось даже в полумраке. Когда Пантир вслух прочитал надпись, беловолосый обернулся. Его полное морщин лицо блестело в свете тусклого факела. И блестело оно не от пота, а от слез, которые стремительно бежали по щекам. Неуверенно встав, беловолосый начал руками ощупывать стену, медленно перемещаясь. Найдя наконец свободное от надписей место на стене, он вновь начал противно скрежетать.

– Надо же, а я отсюда не вижу, что он там выкорчевывает. – Прищуриваясь, сказал парень из клетки напротив. – Ну что же, друг по несчастью. Меня зовут Малик. Я тут, по официальным словам стражи, за измену родины. Тот чудной старикашка – за убийство семьи. А ты за что?

Пантир не ответил. Его не волновали причины, по которым кого-то упекли в металлическую клетку. Однако узнать причину его помещения сюда было бы интересно. Наемникам зачастую приписывали чужие грехи, за которые стоило наказать хоть кого-нибудь, чтобы пострадавшая семья наконец успокоилась. Но они несли ответственность и за свои многочисленные деяния.

– Чего молчишь? Хоть бы познакомился с последними в жизни друзьями. – настаивал Малик.

– Вы мне не друзья.

– В этом месте никого не делят. У нас, в конце концов, общая последняя в жизни полоса, независимо от возраста, цвета волос или прошлых достижений. Я вот хорошо на флейте играю, а кто-то хуже, но все равно на одной плахе окажемся. Не перед кем показывать свою благородную кровь.

На философскую болтовню парня пришел стражник, и, ударив ножнами о железные прутья, грубо выругался.

– Закрой пасть, Малак. Либо я тебе ее сам закрою.

– Я Малик.

Стражник ничего не ответил. Вместо этого он повернулся и посмотрел на седоволосого. Тяжело вздохнув, он пошел на своё место в другой конец коридора. Малик хотел было что-то сказать, но не решился, и просто лег на старый тюфяк. В камере Пантира таких было три, и, отыскав какой помягче, наемник последовал примеру парня.

– Хотя бы здесь я буду в безопасности. – Шёпотом размышлял наемник. – Если та девчонка не умеет контролировать свои способности, то едва она разозлится, жди беды. И о чем он думал, растя ее закрытой от мира?

– Я, я слышу в твоем голосе беспокойство. – Не отвлекаясь от своего дела сказал седоволосый. – Но сказать ты пытаешься совсем иное. Словно тебя не беспокоит ничья судьба.

– Не беспокоит. – спокойно ответил наемник.

– А сейчас я слышу ложь. Молодежь намеренно говорит всё наперекор своим же мыслям? Ну что же. Мне, тому пареньку, да даже страже перед последним судом можно врать, нам не увидеть твоей судьбы. У тебя добрый голос, так постарайся тогда делать только хорошее.

– Смешно слышать это от того, кто сидит в тюрьме.

– Я злой. Я убил невинных, и жизни мне не хватит искупить эту вину.

Седоволосый горько улыбнулся и шмыгнул носом.