Искупление

— Юля, скажите, думать мне можно? — спросил Сарьян. — На качестве портрета не отразится?

— Думайте, Григорий Самвелович, сколь угодно, — разрешила Юля. — Только думайте о хорошем.

— Постараюсь. Тем более труда здесь не надо никакого. Буду думать о вас, и что этим портретом шагну в вечность!

— Хорошие мысли о вечности. А обо мне что будете думать?

— Какая вы красивая и непосредственная. Абсолютно бесхитростная, как дитя малое.

— Дитя тайги. Какой смысл хитрить с елями да соснами, — отшутилась Юля.

— Может, и так. Только в тайге тоже не все одинаковые.

— По-моему, все люди разные. И в городе, и в деревне, и среди богатых, и среди бедных.

— А что было бы, если бы все были одинаковы? — спросил Сарьян, и сам задумался: «Действительно, что было бы тогда?»

После недолгого раздумья, Юля ответила:

— Наверное, понимали бы друг друга лучше. Не обижали бы других, потому что знали, как это плохо. Ещё…

— Вас кто-нибудь обижал в жизни? — спросил Сарьян.

— Нет. Я росла в хорошей семье. Родители меня любили.

— Вы одна у них?

— Старший брат. Он офицер. Танкист.

— В каком звании?

— Подполковник. В этом году присвоили.

— Где служит?

— На Дальнем Востоке.

— Нравится ему быть офицером?

— Не знаю. Вроде бы нравится. Во всяком случае, не жалуется. Жена преподаёт музыку, двое детей, — пожала плечами Юля.

— Почётное занятие — Родину защищать! Так, кажется, сказал один герой из фильма. А я хотел быть военным лётчиком, истребителем конечно, да не получилось. Искривлена перегородка носа. Стал горным инженером. Жил и работал в Бодайбо на приисках почти двадцать лет. Многое в моей жизни было не так. Могло быть и лучше, и хуже могло быть.

— А как ещё лучше? — спросила Юля и быстро посмотрела на Сарьяна, совсем не так, как смотрят на манекен.

— Наверное, так, как живут многие безденежные.

— Избавиться от денег разве сложно? — удивилась Юля.

— Ещё как! Проще их приобретать!

— Вот уж не знала! У меня всё наоборот.

— Всё зависит от их количества, — усмехнулся Сарьян. — Кажется, так вы говорите?

— Это шутка такая.

— В каждой шутке есть доля правды, — так гласит пословица.

— Григорий Самвелович, — вглядываясь в лицо Сарьяна, чтобы найти какую-то отличительную черту, обратилась к нему Юля, — Мне можно задавать вам вопросы?

— Сколь угодно.

— Спасибо. Только у меня просьба: не обижайтесь, если спрошу что-то не так. Я ни в коем случае не хочу вас обидеть.

— Пакет с вопросом на миллион тоже приготовили? — улыбнулся Сарьян.

— Пакет есть, миллиона нет, — отшутилась Юля.

— Сделаем так: если мне понравится вопрос из пакета, я вам заплачу миллион. Согласны?

— Надо подумать.

— Давайте ваш первый вопрос?

— Вопрос такой: что вам больше всего нравиться в жизни?

Сарьян сдвинул к переносице чёрные густые брови, на мгновение задумался.

— Сидеть в полутёмной комнате в мягком кресле и ни о чём не думать, — был его ответ.

— Вы любите одиночество?

— Да. Только в одиночестве я чувствую себя настоящим.

— Вас увлекает борьба или вы избегаете противоборства?

— Борьба с сильным захватывает меня, борьба со слабым огорчает.

— Победив, вы не преследуете побеждённого? Или добиваете его до конца?

— Всё зависит от обстоятельств. Чаще не преследую. Если же противник не унимается, я довожу дело до окончательной победы. Та же война, только подковёрная.

— Каждый человек когда-то о чём-то задумывается. Разные приходят тогда мысли: и хорошие, и не очень. За что-то стыдно, за что-то обидно, за что-то больно. У вас бывает такое? Вы можете об этом рассказать?

— Юля, вы опасный человек! — воскликнул Сарьян, но в глазах его смешинки. — Надеюсь, мои чистосердечные признания не попадут в жёлтую прессу?

— Нет, Григорий Самвелович, не попадут. Но их я постараюсь запечатлеть в вашем образе. Хотите выглядеть ангелом — скрывайте горькую правду.

— Ну и задачку вы мне задали! Только я не хочу быть ни ангелом, ни злым демоном. Я хочу быть человеком.

— Вы были ребёнком, юношей, теперь — взрослый человек, и во всех возрастных категориях не были одним человеком. Каким вы были в детстве? Что вам запомнилось ярко и надолго?

— Бедность! Бедность и стыд за то, что я беден, что сын армяшки-чистильщика обуви. Это, наверное, никогда не забуду. Я оббегал за версту будку отца, чтобы меня никто из пацанов не увидел там. Гвоздём это сидит в моей голове.

— Григорий Самвелович, — поспешила успокоить Сарьяна Юля, проклиная себя за дурацкие вопросы, — бедно жили многие тогда. И многих обзывали дети. Дети в этом отношении самые злые люди. Знаете, как обзывали меня? Не поверите! Кастрюля! Не знаю, почему. Наверное, какой-нибудь дурачок ляпнул, и это подхватили другие. Долго так называли. Даже когда я окончила школу, то и при встрече с одноклассниками всё равно кто-нибудь называл меня так в шутку.