Искупление

Он увидел, как маги один за другим опускают воздетые для заклятий руки, как шевелятся их губы, когда они признают свое поражение – все, начиная от старших по Силе. Он ждал долгой борьбы и мельком удивился их покорности, но задумываться об этом не стал. Он поднял голову и закричал, обращаясь к источнику белого сияния, хранящего жрецов, он не мог больше вынести и поэтому не вспомнил, что давно уже разучился просить:

«Хватит! Забери это!»

Еще несколько безумных мгновений он видел все: как воины храма окружают пленных магов; как Верховный жрец снимает трехцветный пояс первосвященника и отдает его рядом стоящему; как жрец Атуан, на чью долю выпала худшая в этот день обязанность сказать императору правду, отступает с бледным лицом; как император, с прозорливостью любящего догадавшийся обо всем с полуслова, кричит, падая на колени…

«Отпусти меня, – взмолился Сильный. – Я не могу, я не тот!»

Он стоял на опустевшем холме среди поваленных ширм. Охранявшие его жрецы давно ушли, чтобы присоединиться к сражению. Остался лишь один. Он замер возле мертвого тела неподвижным стражем, как будто не смел расстаться с делом своих рук, и широко распахнутыми глазами наблюдал за происходящим.

Слишком быстрая смена перспективы на время лишила Кара зрения. Потом мир закружился в последний раз и обрел привычный облик. Кар снова был собой. Убитый соперник был его родным отцом, рыдающий в грязи и крови император – повелителем и братом. Женщина, чье обескровленное тело покоилось на жертвенном столе, была Кати. С ее уходом мир по эту сторону смерти утратил последние краски.

Оборачиваясь, Кар знал, что не увидит ничего нового. Видение мертвой Кати преследовало его все восемь лет Нашествия, являясь во сне накануне сражений и наяву – всякий раз, как на поле битвы оставались лежащие лицом вниз стройные женские тела. У Кати из видений лицо было перекошено гневом и болью, оно обвиняло. Но та, что лежала теперь перед ним, была спокойна и казалась бы спящей, если бы не черный разрез поперек горла.

«Ты знаешь, что нельзя поднять обескровленное тело». «Ты станешь почти всемогущ, поэтому – клянись». «Я выполню твою волю».

Кар наклонился поцеловать ее. Выпрямился – на губах остался вкус крови, и Кар принял его, чтобы нести до конца своих дней, – взглянул на жреца. Тот был напуган до полусмерти, но ни стыда, ни ужаса перед содеянным не испытывал. Он был жрецом и его работой было убивать колдунов. Он выполнил свою работу хорошо.

– Ты можешь быть спокоен, император утвердит помилование, – Кар не сразу овладел своим голосом. Жрец закивал, но он уже продолжал: – Я – нет. Если еще раз попадешься мне на глаза, я сделаю с тобой то же, что сегодня мы сделали с ней.

Он достаточно хорошо знал Верховного жреца, а Верховный жрец так же знал его. Молодой парень, растерянно прячущий за спину окровавленные руки, был избран не благодаря своим особым заслугам – лишь потому, что храм ничего не потерял бы в случае его смерти. Но Кару сейчас недосуг было заниматься сведением счетов. Сильная Кати просила его позаботиться о выживших магах. Кар собирался выполнить ее волю.

Он спустился с холма, минуя собравшихся вокруг императора рыцарей и простых солдат, он шел, пробираясь между трупов – людей, коней, звероподобных, грифонов. Вороны уже начали над ними свое прощальное пиршество. Сильно пахло гарью, кровью и отчаянием. Там, за спиной, росла толпа вокруг императора и звучали все громче радостные возгласы. Этих людей уже дурманил другой запах – аромат победы, оплаченной тысячами жизней, но окончательной. Аромат, которого Кару почувствовать было не дано.

Оун лежал в полусотне шагов от других магов, сгоняемых жрецами в кучу, будто скот. Он был еще жив, но оставалось немного. Рядом вытянулся мертвый грифон. В золотистом боку его застряло глубоко всаженное копье. Когда Кар остановился рядом, маг открыл глаза.

– Дикареныш, – прохрипел он. Со словами изо рта вышла окрашенная алым пена.

Кар опустился на колени.

– Учитель…

– Ты все-таки победил.

– Да, Учитель.

– Я умираю… Легкое пробито.

– Да.

С каждым словом из раны на груди мага выплескивалась пенистая порция крови.

– Ты еще можешь меня спасти.

– Да, – ответил Кар. Сила была с ним. – Тебе придется отказаться от борьбы. Больше никакой крови, Учитель. Ты признаешь власть императора…

Оун хрипло рассмеялся, пуская пену, но тут же его лицо свела судорога боли.

– Власть… дикаря. И вскоре умереть от старости? Нет, дикареныш. Если это все, что ты можешь предложить, дай мне быструю смерть.

– Прошу тебя, Оун!

– Ты глуп, если просишь об этом. Тебе известно, кем я всегда был.

Кар и не думал, что еще способен плакать.

– Кати была права, – вырвалось у него. – Я только и гожусь, что приносить в жертву всех, кого люблю. Прости меня, Учитель!

– Нечего прощать, – голос Оуна слабел. – Мы сами тебя… таким сделали. Ты похож… на отца, дикареныш. Но ты не он. Слушай меня. В Долине… мои исследования… твой дед был прав.

– О чем ты?

– Сила… не всегда была только в крови. Врата… ключ… – и, с яростным усилием: – Найди мои бумаги, дикареныш, если твои друзья не пустили их на растопку!