– Мы тоже не знаем условий, – сказала птица, выслушав перевод. – И мы согласны с вашим предложением. Мы и сами хотели предложить то же самое.
Атмосфера слегка разрядилась, и следующие минут тридцать-сорок они просто знакомились: называли друг другу имена и рассказывали о себе.
Самоназвание и имена птиц ни воспроизвести, ни запомнить никто из землян не смог, так что в конце концов решили звать их ависами, а гостя – Отцом. Судя по его словам (точнее, по переводу, порой довольно туманному), Отец был главой семейства, которое ГЦ перебросил сюда, для дуэли-сражения-поединка. Полное имя гостя в переводе означало «отец семейства яростных и изобретательных инженеров-выращивателей», что скорее сбивало с толку, чем что-либо объясняло.
– …И это, – добавил позже академик Окунь, – мы еще не учитываем одной простой возможности: авис мог нам лгать, осознанно или нет.
– Мог, – согласилась Эмма. Она рассеянно погладила Скунса, которому наконец позволили вернуться из дома во двор. – Однако пока ничего явно подозрительного или, допустим, непонятного я не заметила.
– Это не значит, что ничего подобного не было, – спокойно заявил Домрачеев. – Все зависит от интерпретации. Каждый из нас совершил некие действия, а другая сторона увидела в них определенный смысл. Но верно ли мы расшифровали эти самые действия? И ведь надо еще держать в голове, что расшифровывать можно по-разному. Нужно даже! Не понимаете?
Эмма покачала головой:
– Что уж тут непонятного?
– Да нет, – вмешалась Светлана, – пусть Михаил объяснит, для остальных.
– Ну, собственно, – сказал Домрачеев, – возьмем простой жест: покачать головой, да? Но это может быть чисто физиологическая реакция: допустим, в ухо попала вода. А может, и осознанная: Эмма Николаевна хочет нам сообщить, что не соглашается со мной… точнее, конечно, с моими тезисами. В принципе, этот жест способен означать еще одно: нам дают понять, что отрицают мое утверждение, но на самом деле реакция выражает раздражение, направленное лично на меня или вызванное другими факторами: усталостью, болезнью…
– Это все азы, Михаил Игоревич. – Эмма отпихнула от себя Скунса и встала. – Но на практике приходится модель упрощать. Иначе мы превратимся в параноиков. Во-первых, переводчики ГЦ до сих пор работали вполне адекватно. У меня есть, знаете ли, некоторая практика. А во-вторых… действия ависа полностью соответствовали нашим ожиданиям и нашим интерпретациям.
– Не полностью, – уточнил Борис. – Были по крайней мере две странных реакции. Первая – когда вы представились. Вторая…
– Вторая – когда вручали ему подарок, – подхватил Федор Мелентьевич. – А ведь вы правы, Борис! Просто во втором случае все произошло слишком быстро… н-да… Но что бы это значило?.. Надеюсь, мы в конце концов выясним.
История с подарком действительно выглядела странно. В какой-то момент, когда первое знакомство завершилось, Эмма сочла уместным сделать Отцу презент. Он уже некоторое время поглядывал на вещи, выложенные вокруг него, и Эмма, кашлянув и оглядевшись, выбрала наконец блюдо с амурчиком. Она подняла и протянула его Отцу:
– Мы привезли с собой несколько артефактов, которые отображают этапы развития нашей цивилизации. В знак дружбы и расположения мы хотели бы подарить вам один. Это посуда – предмет, с помощью кото…
Договорить ей не удалось: авис слушал со все возрастающим беспокойством, топорщил перья и нервно, судорожно сжимал пальцы. В конце концов он распахнул клюв – больше, впрочем, похожий на ороговевшие челюсти с двумя рядами мелких, острых зубов – и едва слышно зашипел.
Эмма осеклась, побледнела, но не отступила.
Положение спас академик Окунь. Отстранив девушку, он пробормотал:
– Вряд ли Отцу будет… э-э-э… удобно нести такой увесистый предмет… да и амурчик этот, с оружием… Хм… да… Я полагаю, в качестве первого презента намного уместнее вручить… н-да… сие.
«Сие» оказалось карандашом и белым листом бумаги. Сама идея письма ависа, кажется, не удивила, но карандаш и бумага – привели в неописуемый восторг. Далее последовали многочисленные объяснения с примерами, Отец ловко ухватил карандаш и сумел изобразить ряд геометрических фигур, а затем даже попытался скопировать свое имя на русском. Инцидент был исчерпан, и о нем бы забыли – если б не Урванец-старший.
Павлыш, к собственному своему стыду, тогда на случившееся внимания не обратил. По правде говоря, после того, как стало ясно, что никакой опасности нет, все мысли Славы были сосредоточены на одном.
Все-таки, спрашивал он себя, мне показалось или я действительно слышал, как она всхлипывала в столовой? Показалось – или действительно?
И если действительно – то почему она всхлипывала? Почему?!
Ответ он, разумеется, знал, но верить в него не хотел ни за что на свете.
//-- 5 --//