Искушение чародея(сборник)

   – Но они же не Следопыты, – зло сказал Павлыш. – Ладно я… и Борис, и, пожалуй, Светлана. Но – дети? Старый Окунь? Эмма?

   При мыслях о ней ему стало совсем нехорошо, Слава даже остановился, чтобы перевести дыхание. «Как все не вовремя, черт! Одно с другим как!..»

   Он надеялся только, что академик принял меры и загнал всех в дом. Конечно, вряд ли хищные звери, стоило только исчезнуть Пленке, ринулись к Отелю; вряд ли, но лучше не рисковать, не тот случай.

   Он вдруг заметил тень, скользившую к нему по траве, и прежде, чем сообразил, что делает, уже упал лицом прямо в метелки, перекатился, рукой машинально потянулся к поясу, на котором, конечно, не было никакого лучевика…

   Крупная птица, распахнув крылья, проплыла над Павлышем. Молча и величественно, словно облако или парусный корабль, она взмахнула нежно-голубыми, в белую крапинку крыльями и двинулась дальше.

   Он вдруг вспомнил историю про то, как у Жюля Верна, в «Детях капитана Гранта», кондор похитил мальчика, – выдумка, конечно, у падальщиков слишком слабые пальцы… но что, если это не падальщик? И что, если Урванцы сейчас не в Отеле?!

   Павлыш вскочил и побежал, как не бегал уже давно, побежал, двигаясь скупо и четко, понимая, что, даже если опередит птицу, силы понадобятся… потом. Когда «потом» и для чего именно – он и сам не знал. Хрустели под ногами стебли подсохшей травы, солнце жарило в спину, пригибало к земле.

   Павлыш влетел на взгорок – внизу стоял Отель, и перед ним, у стола, собрались все жители: Урванцы, Окунь, Эмма, Домрачеев. Они раскладывали абсурдные вещи, привезенные с Земли, смеялись, спорили…

   – В дом! – заорал Павлыш. – Все немедленно в дом!

   Но они не поняли, только уставились на него удивленно. А птица была уже над Отелем. Она сделала круг, другой, легла на крыло, скользнула вниз и вдруг опустилась прямо на стол, на единственное еще пустое место. Сверху крылья ее были зеленые, с ярко-желтыми прожилками, хвост – золотистый, а хохолок на голове – нежно-малиновый. Глаза у нее были крупные, с медовым ободком, взгляд – хищный.

   – Ух ты! – сказал Коля Урванец.

   – Вот это да! – поддержал Эдгар. – Дядя Окунь, а можно ее погладить?

   Птица потопталась, клацая когтями по деревянной столешнице, затем изогнула крыло и как будто почесала грудь. На сгибе у нее были пальцы, как у гоацина или у вымершего археоптерикса. Да и вообще выглядела она так, словно явилась из бездны времен, прямиком из какого-нибудь мелового периода.

   Все это Павлыш разглядел уже вблизи: он подбежал к ограде, распахнул калитку и замер, не зная, что предпринять. Если тварь захочет кого-нибудь укусить, он ее вряд ли остановит, а вот напугать и спровоцировать может запросто, достаточно одного резкого движения.

   Птица вдруг проскрежетала что-то знакомым металлическим голосом: раз, потом другой.

   – Что это? – спросил Борис. – Смотрите.

   В ответ снова раздался скрежет, а потом – уже другим, естественным голосом – птица выкрикнула нечто явно членораздельное, и тогда раздалось металлическое: «Желаю вам процветания. Это у меня переводчик, тлумач, толкователь, лжец».

   – Ах, – сказал академик Окунь – и сел, держась рукой за сердце.

   – Ух ты! – повторил Коля. – Па, у него такая же коробочка, как у вергилия.

   – Погоди-ка, он и нам их оставлял, – вспомнила Светлана. – Минутку. – Она выбралась из-за стола и исчезла в доме.

   Тем временем Эмма отстранила Домрачеева, который встал перед ней, едва появилась птица, – отстранила и шагнула вперед.

   – От имени землян рада приветствовать вас. Я – глава нашей делегации, Эмма Николаевна Клемехина.

   Переводчик заскрежетал, заухал – видимо, пытался перетолмачить ее имя. Птица слушала, по-куриному склонив голову набок. Потом по телу ее как будто прошла дрожь – перья вздыбились, хохолок развернулся веером, – и птица отчаянно замахала крыльями, крикнула и взлетела. Она пронеслась над столом и людьми, по спирали круто взметнулась вверх, а потом вдруг снова опустилась на край стола. Зачирикала, то и дело топорща перья и двигая пальцами.

   – Простите, – сказала коробочка-переводчик. – Это непросто, сложно, дико, вызывающе. Нужно время, чтобы привыкнуть… чтобы понять. Но я-память понял. Я-память готов к общению.

   – Вы знаете, зачем мы здесь: мы и вы? – аккуратно спросила Эмма.

   – Чтобы пройти концерт, выживание, изменение мира, потрясение основ. Чтобы влиться в новую стаю. В Галактическое гнездовье.

   Люди обменялись взглядами.

   «Кажется, – подумал Павлыш, – пророчество академика Окуня сбывается. Понять друг друга будет нелегко… но все-таки мы недурно продвинулись для начала».

   – Это хорошо. – Эмма хотела было кивнуть, но, видимо, сообразила, что для птицы такой жест может означать что-нибудь другое – скажем, враждебность. Она моргнула и продолжала говорить, стараясь не двигаться и сохранять бесстрастное выражение лица. – Мы не знаем условий… эксперимента. Но, по нашему мнению, это неважно. Вы и мы… нам есть о чем поговорить, о чем рассказать друг другу. Думаю, именно этим мы и займемся – к взаимному обогащению.