Искушение чародея(сборник)

   Якоб Шидловски был первым, кто вышел из круга. За какое-то прегрешение его выгнали из общины в джунгли, на верную смерть. Патрульный катер Ракушки подобрал умирающего паренька, станционный врач выходил его и отправил на Землю с первым же кораблем. Год работы с учеными, поездок по знаменитым столицам, экскурсий на лунные и венерианские базы сделал из маленького фанатика интеллигентного и даже в чем-то изящного юношу. Но преодолеть невыносимое физическое отторжение «брата по крови» стоило труда всем – ни похожие на жаб короны, ни червеобразные флигии, ни разумные грибы с планеты Крукс не вызывали такой бурной реакции. Об этом молчали, стыдливо отводя глаза, зарываясь в дела и пустые хлопоты.

   Сегодня Якоб возвращался к родным. Новенький катер ждал его на посадочной полосе, новый костюм сидел ладно, новые зубы сверкали, глаза блестели. Павлышу он показался чересчур возбужденным и потным, радость преобразила гостя… и усилила смрад, исходящий от тощего тела.

   – Спасибо за все, что ты сделаешь для меня, для всех нас, доктор, сэр. Я дашь братьям фильмы и книги про мама-земля, подняшь их на катере за облака – пусть увидишь, нет папа-бог, есть небо, – счастливый Шидловски возник у столика, как чертик из табакерки.

   – У тебя получится, Якоб. Мы будем ждать твоего возвращения!

   Старательно глядя в глаза, Павлыш пожал гостю горячую ладонь и сел на место, не переставая улыбаться. Шидловский обошел всех, стоическая Мидзуэ расцеловала его в обе щеки. Капитан Поздняков проводил гостя до катера, чтобы проверить программы, – он сомневался в летных талантах посланца. Остальные в молчании закончили завтрак и разошлись по рабочим местам.

   На обед Павлыш решил не ходить – забарахлила единственная на Ракушке камера полной регенерации. Технология корон оказалась незаменимой, их оборудованием снабжали все внеземные станции, позволяя свести к минимуму риск глупой и преждевременной смерти. Теоретически камера могла излечить любые болезни. Доктор Китайчик ворчал, что на их долю хворых еще достанет, а вот следующему поколению медиков придется подаваться в ветеринары. Практически камера ломалась от любого неверного чиха, повреждала краткосрочные воспоминания и по собственной инициативе мешала гены, делая невысокого человека выше, полного стройнее, исправляя по своему разумению форму носов и структуру волос. Поэтому пользовались ею лишь в безвыходных ситуациях.

   К ужину неутомимая Мидзуэ изготовила аппетитный горячий шотландский пудинг. Капитан Поздняков громогласно сзывал экипаж, возглашая:

     Дородный, плотный, крутобокий,

   Ты высишься, как холм далекий,

     А под тобой поднос широкий

     Чуть не трещит.

   Недовольный Жанно пробасил что-то нелестное о бараньей требухе, наполняющей деликатес. Поздняков, ничтоже сумняшеся, посоветовал экзобиологу поймать на ужин пару лягушек, благо климат способствует. Жанно пообещал в точности выполнить указание командира, подсадив лягушку на барную стойку. Услышав это, Мидзуэ пообещала спорщикам день бедуинской кухни с жареной саранчой, тухлыми яйцами и прокисшим молоком верблюдицы. Павлыш хотел вмешаться, высказавшись на тему сравнительных достоинств верблюжьего молока перед медвежьим или китовым, но в дверь постучал радист:

   – Владислав Владимирович, радиограмму примите.

   Десять коротких слов. В них вся Марина – стремительная и страстная, насмешливая на людях и бесконечно кроткая в минуты любви. Каюту словно овеяло запахом жимолости, на губах стало сладко. К чертям ужин! Захлопнув двери каюты, Павлыш достал блокнот, ручку и сел сочинять ответ, пытаясь вместить в тесные буквы огромную радость. Он был не мастак говорить красиво, но Марина точно понимала его. Триста шестьдесят один день до встречи – поскорей бы.

   Кое-как сочинив, наконец, послание, Павлыш снова надел пиджак и отправился в радиорубку. Он ощущал неловкость оттого, что придется диктовать слова любви радисту Цыганкову, но просить о разрешении отправить радиограмму самостоятельно было бы еще большей глупостью. Радиста на месте не оказалось – скорее всего, резался в шашки со вторым пилотом или возился с огурцами в теплице. Павлыш не расстроился – огромная радиорубка, пыльная, несмотря на все усилия роботов, полная странных приборов, ламп, лампочек, кнопок, кнопочек, тумблеров и верньеров, была любимым местом на корабле. Космический шум, обрывистые сигналы, непонятные фразы на незнакомых языках манили доктора, очаровывали его. Опасливо оглянувшись, чтобы никто не застал за детским баловством, Павлыш осторожно крутанул колесико большого приемника. По экранчику побежала волна сигнала, что-то затрещало, сквозь помехи пробился красивый, густой баритон:

     Так пусть же книга говорит с тобой.

     Пускай она, безмолвный мой ходатай,

     Идет к тебе с признаньем и мольбой

     И справедливой требует расплаты.

     Прочтешь ли ты слова любви немой?

     Услышишь ли глазами голос мой?

   «Шекспир, – подумал Павлыш. – Века проходят, слова не теряют силы».

   – Шекспир, Владислав Владимирович, – подтвердил звонкий голос Юрика Цыганкова. – Опять в проверку связи играетесь? Договаривались же – без меня к приборам не подходить!