Искушение для ректора

— Мне очень жаль, Катя. Я знаю, как тебе больно. Поэтому отведу тебя к врачу, а потом найду Шереметьева.

— Нет, — я глубоко вздохнула, собираясь с силами. — Мне надо к нему...

— Успеешь. Поверь мне, он примчится сразу же.

— Хорошо, — проглотив комок страха, я открыла дверь, с помощью Алексадошла до дверей академии и вошла в холл.

Шереметьев стоял там.

Его взгляд переместился, отметив мой вид и побитое лицо Алекса.

Боль промелькнуло на его лице и исчезла в мгновение ока. Но я почувствовала ее, как тысячу ножей в моей груди.

— Что происходит? Почему Снежина ночью здесь?

Его пристальный взгляд переместился на Алекса, он словно перестал замечать меня, а может разозлился, что я в его свитере.

Мои глаза горели, но я запретила себе плакать. Алекс же даже не стал останавливаться.

— Вызывай врача. Срочно! Пусть осмотрит ее, а я тебе все расскажу.

— Нет, — воспротивилась я. — Сначала я…

— Ты потом, — отрезал Алекс. — Твое здоровье важнее.

Шереметьев поменялся в лице. Уже через пять минут я лежала в медицинском кабинете и меня осматривал врач. А мужчины вышли, чтобы не смущать меня при осмотре.

Я только слышала громоподобный рев Шереметьева и крик “Я убью его!”.

Когда меня выспросили обо всем, что болит, вкололи какое-то лекарство, и я уснула. Это был самый тяжелый и беспокойный сон, потому что я никак не могла предупредить Игоря об опасности, о фото, о родителях, которые не оставят меня в академии…

Утром, когда я открыла глаза, надо мной склонилась моя мама. Она плакала и вытирала мое лицо влажной салфеткой.

Меня оставили в кабинете на кровати для больных. Кроме мамы и белых ширм я ничего не видела. Шереметьева не было.

— Катенька, сегодня мы поедем домой, покажем тебя доктору. Ты только не волнуйся. Он больше никогда не тронет тебя…

— Кто? — хотела спросить я, но из-за сорванного голоса послышался только невнятный писк.

— Этот мальчик. Сын водителя. Он уволен. Он сильно пожалеет, что недоглядел за своим мальчишкой! Лапушка моя…

Мама плакала и гладила мое лицо, плечи.

Я отвернулась, чтобы собраться с мыслями.

— И… Ико… Ректор. Позови, — еле произнесла я.

— Он не может. На допросе.

По моему удивленному виду, мама поняла, что мне нужно больше подробностей.

— Он должен объяснить, как ты оказалась за пределами академии, в его доме. Полиция подозревает, что Шереметьев сообщник.

Я замотала головой, цепляясь в руку мамы, но она холодно ответила:

— Пустьсами разберуться. Это их работа! Но я отдавала тебя под его ответственность. И его халатность привела к тому, что ты оказалась под угрозой. К тому же, это был его дом! Ты знала?

Я замерла. Не лучшее время говорить маме, что я сама туда поехала и провела лучшую неделю в своей жизни! Если не считать последнего самого отвратительного дня.

Никого, кроме мамы, врача и пилота нашего частного самолета я больше не видела. Мне даже весточку Игорю не с кем было передать. Я переживала.

Позвонить ему? Рассказать? Так я даже говорить не в состоянии.

Все тело болело, грудь жгло, но мама торопилась увезти меня отсюда в надежные стены дома. Наверное, так и должна была закончится наша история с Шереметьевым.

Потом у меня тоже возьмут показания. Я оправдаю его по всем пунктам и на этом наша связь закончится. Я спасу его от обвинения, ведь я не умерла и от моих родителей откупаться ему не придется.

* * *

Я сняла с него обвинения.

Наши показания явно не сходились, но я сослалась на частичную потерю памяти, но твердо заявила, что Шереметьев абсолютно ни при чем. Как я оказалась в том доме, почему провела там несколько дней объяснять не стала. Но настаивала, что никаких претензий к ректору не имею. Это только моя ошибка.

Я бродила по холодным комнатам своего дома и злилась. Папа вызвал меня в кабинет и предупредил, что если я не дам показаний, не смогу подтвердить то, что сказал Шереметьев, против парня рассыпется все обвинение. Максимум, что он получит, условное за попытку изнасилования.

— Они думают, что ты сама завлекла его в тот дом на отшибе. ЧТо играла с огнем и напоролась на неуравновешенного парня, — кричал отец. — У нас есть заключение врача, что у тебя были половые контакты!

Я покраснела, зато папа предъявлял мне показания без всяких эмоций.

— Это только доказывает, что ты, дочка, заигралась! Так кому ты на самом деле врешь? Нам или полиции?

Я разрыдалась и убежала в свою комнату. Пыталась дозвониться до Шереметьева, но найти его номер оказалось проблемой. Я связалась с Дарьей, она с Алексом, тот со мной и только тогда я получила номер Игоря. Но он не брал трубку, сколько раз я не пыталась ему позвонить.

Каждую ночь я проводила в одиночестве, злая на мать, что она начала поспешно готовиться к моей свадьбе с Тимуром.

Я не видела Шереметьева уже месяц.

За это время я так и не смогла смириться с тем, чем все закончилось. Существование стало невыносимой мукой, которая никак не прекращалась.

Я даже не могла думать о том, что будет с Тимуром. Вряд ли как с Шереметьевым, но лишь бы не как со Степаном. От Тимура меня уже никто не спасет.

Я только надеялась, что он не страдает из-за меня.

Надеялась, что он не чувствует себя виноватым.