Искушение. Книга 2. Старые письма

Машина вырвалась на загородный простор. Андрей невидящим взглядом смотрел на мелькающие за окном черные тени домов, деревьев и редкие желтые пятна освещенных окон. Резкая вспышка, вынырнувшей из-за поворота встречной машины заставила его зажмуриться. Неожиданно подсознание представило ему странную картину: молодая красивая блондинка с каким-то явно автоматическим оружием в руках стояла среди толпы одетых в униформу людей, их лица были перекошены от страха. Над всем этим висело огромное красное полотнище с черной свастикой в белом круге.

Андрей тряхнул головой. Похоже, он все-таки задремал, и ему привиделось не пойми что.

Динамики наполняли салон старомодным «It's been a hard day's night»[85] и мрачное порождение подсознания сменилось светлым воспоминанием о первом, самом главном вечере с Евой, когда они только познакомились. Бережно хранимый родительский проигрыватель «Горизонт» светится зеленым огоньком в полумраке его огромного пентхауса. На «запиленный» винил опускается головка звукоснимателя, сквозь поскрипывание царапин старой пластинки пространство наполняют аккорды Битлз. «Вечер трудного дня» — не самая спокойная музыка, но им с Евой все равно. В медленном покачивании танца они забыли о существующем мире. Им кажется, что они умерли, исчезли из этой жизни. Только гулкие учащенные удары двух сердец говорят о рождении новой жизни, жизни, где два сердца слились в одно, когда воздух — один, радость — одна и жизнь одна. Одна на двоих.

Боль от сжатых кулаков пронзила руки. Что заставило ее уйти, исчезнуть из его жизни, из жизни Маруськи? Какая сила принесла в их дом горе, разорвав их общее сердце?

Его ни на мгновенье не покидала уверенность, что Ева жива. Часто он даже чувствовал — любимая рядом. Ее волосы касаются щеки. Стоит только протянуть руку. В такие моменты жизнь останавливалась, на глаза опускалась ночь. Ночь. Ночь трудного дня. Почему-то он знал, что ее никто не похищал — она сама решила уйти и сама вернется, когда придет время. Когда кончится Ночь.

Набегающие из темноты в свете фар придорожные деревья отвлекли от грустных мыслей, а вызов мобильного окончательно вернул его в реальность.

Звонил Олег. На экране, вмонтированном в спинку переднего сидения, появилось озабоченное лицо Санича.

— Андрей Львович, добрый вечер, хотя, извините, скорее ночь. Наконец, появилась информация о Бунине. Степан Борисович принял предложение возглавить образовательный центр, где будут растить новых Ломоносовых и Ковалевских. Этакий Нью-Хогвартс для российских «Гаррипоттеров». Центр находится в Нижнем. Кто его финансирует конкретно, пока не ясно — запутанная система фондов и каких-то общественных организаций. Однако, масштаб строительства, которое еще не закончено, свидетельствует о том, что этот наукоград, возможно, будет крупнейшим в России, а, может быть, и в Европе. Кто-то вливает туда колоссальные средства.

— Опять Монте-Кристо, — подумал вслух Андрей.

— Может быть и Монте-Кристо, только Нижний не Франция, да и на детишек у нас, к сожалению, если такие деньжищи бросают, то, скорее всего, хотят что-то скрыть, — откликнулся Санич.

— Извини, Олег, это я вслух подумал. Я тут сейчас про нашего олигарха-покупателя размышлял. Интересный вывод напрашивается. Похоже, кое-кто за ним стоит, но только ума не приложу — кто? Такие средства может собрать только государство. Ну, или Монте-Кристо из своего сундука.

— Андрей Львович, я не Дюма-отец, поэтому в «Монтекристу» не очень верю. Вопрос остается открытым: какое государство за МихалБорисычем стоит. Что-то подсказывает мне, уж не наше ли?

— Ну, ты загнул! Оппозиционной прессы начитался никак? — Андрей был поражен версией Санича. — Олег, ты же знаешь, сколько Беленин сил положил, чтобы его кандидат на президентских выборах выиграл. Неужели ты думаешь, что ему это простят?

— Как просить будет, — в тон Гумилеву откликнулся начальник службы охраны.

— Олег, выясни все, что сможешь. Сам понимаешь, как это важно. Конечно, можно на все это глаза закрыть, но уж больно тревожно. Не люблю я в большую политику влезать.

— Не беспокойтесь, Андрей Львович, все выясним.

Гумилев с сомнением посмотрел на Санича. Как ему хотелось сейчас быть таким же уверенным.

Глава 18

10:20. 29 июля 1950 года. Эстония. В колодце среди болот.

В ледяной воде босые ноги сразу стала сводить судорога. Попытки нащупать хоть какой-нибудь выступ на скользкой кладке колодца ни к чему не приводили. Иван попытался крикнуть, но из горла вырвался только сдавленный хрип. Боль в ноге заставила двигаться быстрее, но все было тщетно. Скользкие камни, казалось, сами сбрасывали его в воду. Он чувствовал, что еще мгновение и силы покинут его окончательно. Неожиданно его взгляд различил некое свечение в глубине камня, который был прямо перед ним. Рука непроизвольно потянулась, ушла в пустоту и уперлась во что-то упругое.