Искушение. Мой непокорный пленник

Я все равно переживала. Такие деньги огромные, совершенно другой подход к работе. Но мысль о том, что у меня появится своя постоянная команда, которую я сама смогу отобрать и которая будет помогать Виру по дому, согревала меня не хуже терпкого шеисидского вина.

Меня беспокоил еще один вопрос, касаемо чувств Маркуса, но спросить об этом я не решилась. Побоялась, что ответ будет положительным. Иначе как объяснить ту бурную деятельность, которую развил арамерец? Ведь явно не для себя старался. Или для себя?

— Как тебе удается быть таким смелым? — решила поговорить на другую, не менее волнительную для меня тему. — Почему ты не боишься отказов? Конфликтов? Что у тебя в этот момент в голове происходит?

— К чему ты спрашиваешь? — брюнет следил за говядиной, параллельно нарезая овощи для салата.

— Хочется быть хотя бы в половину такой же смелой, как ты.

Ни с кем другим я не стала бы обсуждать эту тему. Но Маркус выглядел как человек, который не станет высмеивать слабости других. А вопрос меня действительно интересовал.

Сама я ни за что не решилась бы вот так идти и с кем-то договариваться о новых условиях работы. А Маркус, даже будучи в статусе раба, не побоялся общаться с незнакомыми людьми и предлагать им сделку. Причем, я смотрела на арамерца и понимала, что для него это действительно не составляет труда. Его не охватывают сомнения и страхи, что о нем могут как-то не так подумать, что его предложения назовут глупыми. Он просто взял и пошел договариваться. И это меня восхищало.

— Я не размышлял над этим. Возможно, так получается, потому что нас учат уважать самих себя. Как бы тебе объяснить? — он помолчал, в задумчивости разглядывая пучок зелени. — Мне кажется, отличие наших культур в том, что вас не слишком-то хвалят в детстве, и поэтому во взрослом возрасте вы постоянно ищите чужого одобрения. Вся ваша жизнь зациклена на собственных переживаниях. Вы все погружены внутрь себя. Думаете, кто и что о вас скажет, как к вам отнесутся. Боитесь действовать, считая, что можете потерпеть неудачу и опозориться. Пытаетесь каждому показать какие вы хорошие и остро реагируете, если окружающие думают о вас иначе. У нас нет таких мыслей. Нет нужды искать чужого одобрения. Мы и без этого знаем себе цену и поэтому не стесняемся делать то, что считаем правильным. Даже если кто-то сочтет наши поступки глупостью, нас это не обидит. Важно то, что мы сами об этом думаем.

— У нас тоже есть такие люди. Они уверены, что лучше других и им можно все.

Мне на ум пришла Эйстерия. Вот она точно ни с кем не считалась и творила то, что ей взбредет в голову, даже не задумываясь о том, как ее поступки отразятся на других людях. Например, на ее рабах.

— Нет, ты меня не поняла. Я о другом. Мы не пытаемся ставить себя выше других. Или ниже. Мы в принципе не сравниваем себя с другими. Я — это я. Такой, какой есть. Я нравлюсь себе. Если нравлюсь кому-то еще — хорошо. Не нравлюсь — ничего страшного. Это никак не влияет на мое внутреннее восприятие. Когда ты не тратишь силы, чтобы понравиться другим, то перестаешь смотреть внутрь себя и начинаешь смотреть внутрь окружающих. Думаешь не о том, как воспримут тебя, а о том, что на душе у людей? Как они себя чувствуют? Чем ты им можешь помочь? В этот момент страх перед людьми пропадает.

— Ага! А сам-то! Помнишь, когда только-только ко мне попал? — подловила я Маркуса. — Как ты фыркал от одного упоминания о рабстве! И когда Эйстерия сказала тебе встать на колени!

— Ну, знаешь ли! — возмутился арамерец. — Одно дело, когда тебе говорят: «Ты ничтожество», а ты про себя знаешь, что это не так. И совсем другое, когда тебя заставляют самого сказать про себя «Да, я ничтожество». Быть сильным — не значит позволять окружающим обращаться с тобой так, как им вздумается. Быть сильным — это спокойно воспринимать окружающих и происходящие с тобой события, зная, что ты со всем справишься и нет нужды переживать. Сила она всегда тесно связана с верой. Когда ты веришь в себя, то становишься сильным. И наоборот, когда ты чувствуешь в себе силу, то вместе с ней приходит и вера, что ты всего достигнешь.

Арамерец перевернул мясо, а я залюбовалась им. Как же ему повезло с родителями! Какие толковые мысли ему вкладывали в голову. Меня никто в детстве такому не учил. Наоборот, только и слышала, что я все делаю неправильно, что я не ребенок, а сущее наказание, и что со мной одни проблемы.

— Эх… хорошо тебе, — произнесла я с легкой завистью. — У тебя были мудрые родители и вон ты какой вырос. Ничего не боишься.