Наше нынешнее общество равно тоталитарно и демократично. Правящий привилегированный класс открыт, стать его членом может любой, кто обладает не выдающимися, наоборот вполне посредственными способностями и похож на нынешних его членов (отсюда и преемственность политики), а таких абсолютное большинство. Но и среди них, как в античных Афинах, торжествует высшая справедливость – лотерея: никому не известно, кто выплывет и почему.
Крестьяне, холопы бежали не на окраины государства, а оседали, только оставив между собой и государством пустыню («Дикое поле», Урал, а то и всю Сибирь), они бежали из государства (первые эмигранты).
В XIX веке немцы обрусели в том смысле, что стали говорить по-французски и приобрели крепостных.
В Сибирь, на другие окраины бежало не так уж много народа, но не в этом дело, главное, что есть возможность бежать, есть степень свободы – незаселенные территории. И правительство и народ знают, что если гнет перейдет определенный предел, люди побегут; так и было (наверное, здесь причина того, что, несмотря на тоталитарность всей государственной системы, на Руси не сложилась восточная деспотия).
Непоследовательность и необъяснимость всех русских реформ XVI – XVII вв. в узости правящего класса, в наличии у многих приватных отношений с царем, которые часто оказывали решающее влияние на ход событий.
Такая непоследовательность характерна и для русских реформ XVIII – XIX и начала XX веков. Петровские преобразования были забыты уже при ближайших его преемниках. Конституционные увлечения Екатерины свелись к «Жалованной грамоте дворянству», а такие же настроения Александра закончились Аракчеевым. Эпоха реформ 60-х годов сменилась эпохой контрреформ, а 1905 год – «столыпинскими галстуками». Эта непоследовательность, быть может, наиболее яркое свидетельство чуждости, оторванности государства от народа, непонимание им сложившейся обстановки, неумение оценить как силы, его поддерживающие, так и противные. Еще один удивительный факт: трудно найти свидетельства того, что контрреформы хоть в малой степени ослабляли Россию. Такое ощущение, что наша гигантская, лежащая на отшибе страна живет по каким-то своим внутренним законам (один из главных законов ее развития выделить нетрудно, это, как и для всякого огромного тела, сила инерции), а все реформы не более чем реформы государственного аппарата, не затрагивающие ни страны, ни народа.
В признании себя избранным много опасности отказа от общечеловеческой этики и нравственности, подмены ее частногосударственной. У нас к этому вел взгляд на Россию как на единственный оплот истинного православия (Москва – Третий Рим), который, в свою очередь, обосновывался благоволением Провидения к России. Эта идея, так ярко выраженная в расколе, это так буквально понятное воздаяние – раз Россия побеждает, значит, она все делает правильно – пронизывает всю нашу историю.
Боярская дума – не зародыш будущего разделения исполнительной и законодательной власти. Существование Думы, неразрывность ее связи с царем покоились на народном убеждении в том, что один человек без совета (без Думы) править не может: царь – глава своей вотчины, Московского княжества, Дума – представители присоединенных земель, единство царя и Думы – единство всех земель, единство всей страны.
Если власть современного парламента и его независимость – сумма властей и независимостей всех депутатов, то власть Думы основана на связи между ней и царем и на безвластии каждого ее члена. Вообще для любого государственного образования, возникающего среди раздробления и борьбы, изначально характерна только идея союза, а не разделения власти.
Большевики уже весной и летом 1917 года были уверены в том, что им удастся захватить власть. Все углубляющийся кризис, справиться с которым не мог никто, необходимо толкал народ к перебору всех мнений и всех партий. Рано или поздно такой перебор должен был привести народ к большевизму. Цель Октябрьской революции – не захватить власть, а удержать ее.
Все революции начинались как провокация охранки, поэтому первым делом новой власти всегда было сожжение здания полиции и ее архива с именами шпионов и провокаторов.
Моральные преимущества в политической борьбе почти ничего не значат. Святые политикой не занимаются, а решить, чьи грехи больше, трудно: грех всегда грех.
В политике почти невозможно противопоставить противнику свое оружие, воевать приходится оружием, которое предложено им, а здесь преимущество за стороной, которая начала борьбу. На демагогию надо отвечать демагогией, на ложь – ложью. Это во всем; Русь не могла справиться с татарами, пока не навербовала на службу множество татарских мурз и пока сами татары (Казанское царство) не стали оседать на земле и в городах. Ограничить набеги крымчаков удалось, только противопоставив им казаков.