Искуситель (часть 2)

- Которая одним взглядом может дать жизнь и отнять ее, - прервал князь.

- Ox! - шепнул Закамский. Обе гостьи взглянули друг на друга и улыбнулись.

- Скажите мне, Александр Михайлович, - продолжала хозяйка, не обращая никакого внимания на Двинского, вы постоянный здешний житель?

- Я был им до сих пор, Надежда Васильевна, но, мо жет быть, скоро мне должно будет ехать в деревню, на свою родину...

- Так вы нас покидаете?..

- Что ж делать! У меня есть обязанности.

- Обязанности?..

- Не верьте ему! - прервал барон. - Это совершенно зависит от него.

- Вы ошибаетесь, барон, - подхватил князь, - это могло зависеть от него прежде: он еще не был знаком с Надеждою Васильевною, но теперь... Днепровская взглянула так ласково на князя, что, верно, он подумал про себя: что это как женщины капризны! Ну, чем этот комплимент лучше прежних?

- Ах, здравствуйте, Андрей Семенович! - сказала хозяйка, привставая. - Давно ли приехали в Москву, надолго ли? Этот вопрос был сделан худощавому старику, который вошел в диванную. Несмотря на большой красный нос, черты лица его были довольно приятны, а в веселой и даже несколько насмешливой улыбке, заметен был ум и природная острота. Он был в немецком кафтане старого покроя, в шелковых чулках, в башмаках с пряжками, в рыжеватом парике с длинным пучком и держал в руке толстую камы шовую трость с золотым набалдашником.

- Здравствуйте, матушка Надежда Васильевна! - ска зал этот гость, целуя руку хозяйки. - Вчера только приехал из Калуги и за первый долг поставил явиться к вам. Здравствуйте, сударь, Василий Дмитриевич! продолжал он, кланяясь Закамскому. - Сердечно радуюсь, что вижу вас в добром здоровье. Хозяйка села подло нового гостя и стала с ним разговаривать, а князь, наклоняясь к Закамскому, спросил его вполголоса:

- Из какой кунсткамеры вырвался этот антик с красным носом и длинным пучком?

- Это деревенский сосед мой, Лугин, - отвечал Закамский, - весьма хороший и, не прогневайся, очень умный и просвещенный человек.

- Уж и просвещенный!

- Может быть, не по-твоему, князь, но ведь это еще вопрос нерешенный: в том ли состоит просвещение, чтоб беспрестанно кричать о нем или молча любить его. Знать наизусть имена всех хороших и дурных французских писате лей, уметь при случае говорить обо всем и носить костюм своего времени - конечно, все это самые верные признаки просвещения, однако ж поверь, мой друг, можно и донашивая платье своего отца и не зная, что Дорат писал дурные стихи, а Прудон дурные трагедии, быть очень почтенным дворянином, хорошим помещиком и даже, как я имел уже честь докладывать вашему сиятельству, весьма просвещенным человеком.

- Что, Василий Дмитрич, - сказал Лугин, обращаясь к Закамскому, - вы совсем сделались москвичом, вовсе нас забыли и заглянуть в Калугу не хотите.

- Все не сберусь, Андрей Семенович.

- Скажите лучше, охоты нет. Видно, Москва-то вам больно приглянулась.

- Поживите с нами годик-другой, Андрей Семеныч, так она, может быть, и вам полюбится. Право, Москва старушка добрая, немножко сплетница, любит иногда красное словцо отпустить, прикинуться француженкой, позлословить все так! Но где найдете вы более гостеприимства, ласки, радушия?..

- Да, батюшка, что правда, то правда - гостеприим ный городок. Да вот хоть сегодня, заехал я поутру к Брян ским - господи, какой поднялся крик! И матушка, и дочка. и отец... "Андрей Семеныч, вы ли это?.. Сколько зим, сколько лет!.. Какое для нас удовольствие!.. Как мы рады!.. Ах боже мой!.." Я и слов не нашел, как благодарить за такой прием, думаю только про себя: "Фу, батюшки, как они меня любят!.. А за что бы, кажется?.. Ну, дай бог им доброго здоровья!" Не прошло пяти минут, вдруг поднялся радостный крик громче прежнего, гляжу: что такое?.. Пришел тиролец с коврижками.

- Андрей Семенович! - сказала с улыбкою хозяйка. Вы вечно нападаете на Москву.

- Помилуйте, сударыня! Я только что рассказываю.

- Расскажите-ка нам что-нибудь, - продолжала Дне провская, - об Алексее Ивановиче Хопрове, мы познакоми лись с ним в Париже. Я слышала, он живет теперь в вашей губернии.

- В пяти верстах от меня, Надежда Васильевна.

- Ну что, здоров ли он?

- Да как бы вам сказать? Не то что болен, однако ж не вовсе здоров, матушка; не худо бы его полечить.

- Что с ним такое?

- Да так, что-то вовсе одурел. Он был прежде человек хоть и не больно грамотный, а все-таки брело кое-как: нашлось бы в нашем уезде два-три дворянина не умней его; а вот с тех пор, как побывал в Париже, так бог знает что с ним сделалось! Крестьян разорил, а толкует все о правах человека; себя называет философом, а нас всех вар варами и кричит в неточный голос: "Ну, скажите, бога ради, какая разница между мной и мужиком?" Я ему сказал однажды, что никакой, - так рассердился. Помилуйте, как же он не сумасшедший?

- Извините! - прервал князь. - Может быть, я оши баюсь, но мне кажется, что этот господин Хопров прослыл у вас в Калуге сумасшедшим по той же самой причине, по какой называли абдериты глупцом своего соотечественника Демокрита.