Искусственный интеллект и будущее человечества

Но холодное настояние науки заключалось в том, что нет ничего постоянного. Ничто не вечно, и в конечном итоге все канет в небытие на дороге жизни, включая саму дорогу. Второй закон термодинамики утверждает, что Вселенная находится в состоянии равновесия. Я заметил, что у ручки, которую я держал в руке, закончились чернила. Сосуд, в котором я перемещался, медленно и неумолимо приближался к смерти. Автобус Бессмертия буквально разваливался. Холодное настояние науки заключалось в том, что Америка не станет великой снова, что однажды солнце взорвется и поглотит Землю, и все будет уничтожено, и Техас окончательно и бесповоротно будет погребен.

Земля и все, что на ней, сгорит.

И вера в то, что наука освободит нас от участия в этой панораме разложения, проявлениями которого были гниющие броненосцы и еноты и парящие стервятники, вытесняла основной религиозный инстинкт. Я вспомнил о концепции переноса в психотерапии, согласно которой детское отношение пациента к родителям проецируется на фигуру терапевта. Разве трансгуманизм не массовая проекция взаимоотношений с богом на науку? Разве загрузка разума в мозг, радикальное продление жизни, крионика, сингулярность – это не попытки дополнить древнейшие предания?

Я написал в блокноте: «Многие рассказы повествуют о нашем Конце».

Рон придерживался строгой диеты, призванной максимально увеличить продолжительность его жизни: ее было сложно соблюдать, питаясь на стоянках грузовиков, на заправках и в бургерных вдоль дорог Западного Техаса. Его воздержание от алкоголя и всех других наркотиков, казалось, расходилось с первоначальным впечатлением, которое он производил: его широкие глаза и мечтательный вид производили впечатление человека, склонного побаловаться наркотиками.

Я пришел, чтобы познакомиться с ним как с трансгуманистом-подвижником, молодым человеком, который по большей части отстранился от мира, чтобы никогда не покидать его.

Он был героем произведений Достоевского. А конкретно он был Алешей Карамазовым, о котором рассказывается на первых страницах романа «Братья Карамазовы»: «Едва только он, задумавшись серьезно, поразился убеждением, что бессмертие и бог существуют, то сейчас же, естественно, сказал себе: «Хочу жить для бессмертия, а половинного компромисса не принимаю»».

Я узнал, что в доме родителей в Сакраменто Рон спал на полу – отчасти потому, что не хотел покупать кровать, считая лучшим потратить деньги на поддержку исследований по увеличению продолжительности жизни, но главным образом из-за скрытой неприязни к мягким поверхностям. Такой аскетизм категорически противоречил почти фанатичному лежанию на диване, которое я упоминал выше.

Мы решили перекусить на стоянке грузовиков в нескольких часах езды к западу от Форт-Стоктона и заняли столик в буфете, устроенном по типу «шведского стола». Рядом с нами сидел, сгорбившись над библейской Книгой Иова, необъятный человек, методично поглощавший кучу разнообразных яств – мясных продуктов, салатов и сладостей. Пока Золтан ругался по телефону с разгневанной женой по поводу сломанного туалета, который он не удосужился починить перед своим пропагандирующим бессмертие путешествием по всей стране, я воспользовался моментом, чтобы расспросить Рона о его выборе образа жизни.

– Должен признать, – сказал я, – мне трудно поддержать бессмертие в целом. Разве ваша одержимость вечной жизнью не равносильна бесконечному заточению в тюрьме смерти?

– Может быть, – ответил он. – Но разве не все мы такие? Разве не в этом вся идея?

Я сказал, что понял его точку зрения. Мы оба засмеялись – возможно, немного неловко – и некоторое время обедали в тишине, слушая разговор Золтана с женой.

Рон задумчиво жевал, как будто каждый раз рассчитывая оптимальную меру пережевывания салата. Помимо того, что он был строгим вегетарианцем, он в целом свел количество еды к минимуму. Он отказался от мяса по состоянию здоровья, но я не мог не задуматься, не было ли это на каком-то более глубоком уровне проявлением его неприятия смерти, животного характера его собственного тела.

«Что нам делать, – спрашивает психоаналитик Эрнест Беккер в книге «Отрицание смерти» (The Denial of Death), – с миром, в котором организмы привыкли разрывать друг друга на части: кусаться, перемалывать зубами плоть, стебли растений, кости, с наслаждением проглатывать измельченную мякоть, вбирая естество в собственный организм, а затем извергать переработанные остатки со зловонием и газами. Каждый поглощает каждого ради пропитания и выживания».

Быть живым, быть животным – смертельно. Природа, за неимением лучшего слова, есть зло.