Искусство дыхания как основа звукоизвлечения

Я должен извиниться перед тобой, мой дорогой читатель, за то, что рассказал о своей ранней музыкальной деятельности намного больше, чем обещал. Сию же минуту возвращаюсь к основной теме, чтобы познакомить тебя с той стороной моей профессиональной карьеры в юности, которая оказала решающее влияние на мои занятия вокалом в дальнейшем. У меня было два соперника в кафедральном хоре; мы были однокурсниками и товарищами с самых первых школьных дней, но в гимназии мы разошлись, они оба бросили ее ради более простых занятий в жизни. Один из них — мистер Бир и другой — мистер Уэт. Они оба обладали голосами огромного диапазона, а первый — голосом изумительной красоты. Второго приятеля особо хвалили за его пение, но мне не нравился его голос, потому что он всегда пел в нос; в остальном он проявлял достаточно вкуса и вкладывал чувства в свое пение, что было неудивительно, так как его мать была хорошей певицей. Пусть и не профессиональной певицей, но она часто исполняла сольные номера.

Я неизменно сталкивался с тем, что те мальчики, чьи матери хорошо пели, превосходили всех других ребят. Все соло, которые приходились на мальчишеские голоса, отдавали тем двоим, и порой моя милая матушка впадала в бешенство от ярости и ревности. Частенько случалось, что после всей той трудной работы, что выпадала мне в воскресенье, вместо вкусного ужина матушка прогоняла меня от стола, потому что эти мальчишки были высоко отмечены за свое пение, а ее собственный сын был пригоден только для пения в хоре. Тогда отец тайком давал мне еды и утешал меня тем, что я не могу с этим ничего поделать, так как у меня не такой хороший голос, как у них, и потому, что мое горло постоянно страдало от воспалений и голос потерял свою чистоту. Но при этом мой отец добавлял: «Ты превзойдешь любого в хоре в чтении с листа». Я не хочу создавать впечатление, будто моя милая матушка постоянно было жестока со мной или что мой отец со мной нежничал, чтобы загладить это. Совсем нет! Они оба были старомодны, верили в радикальные методы лечения, великое будущее, в котором моральное убеждение будет влиять на учеников сильнее и продолжительнее, если добавить к нему пальмовые палки, и что самая сильная мотивация интеллектуального развития детей — березовые прутья.

Вышеупомянутая щедрость была просто небольшой заплаткой, скрывающей недостатки системы. И все же отец был прав насчет моих способностей читать с листа. Если назначенные солисты, не важно, теноры или басы, альты или сопрано, боялись петь соло сходу по нотам (а тогда каждый певец и музыкант должен был читать с листа и репетиции проводились только в исключительных случаях), то он или она тихонько подходили к альтовой группе, в которой пел я, и отводили меня к своему пульту, чтобы я пропел им это соло. Однако я понимал, что мое пение не доставляет никому никакого удовольствия, в том числе и мне самому. Но я любил петь, хоть это и вызывало боль в горле. Регент кафедрального хора, преподобный господин Харэссер, нередко говорил, что причина моей проблемы в том, что я зажимаю горло при пении, «от того-то, — говорил он, — твой голос звучит грубо и поэтому у тебя часто болит горло». С такими же замечаниями обращались ко мне приезжие певцы. Я старался наблюдать за теми исполнителями, чей метод звукоизвлечения мне казался удачным, потому что звуки, которые они издавали, были приятны моим ушам; я старался подражать им, но не добился успеха. У моего отца была такая же проблема, собственно, хроническая боль в горле — это единственный недуг отца, о котором я знал. Несколько врачей сказали мне, что я унаследовал проблемы с горлом от него. Когда я был молод, я воспринял это как адекватное объяснение, но спустя много лет увидел его абсурдность.

С одной стороны, этот несчастливый опыт повлиял на меня угнетающе как на молодого певца и заставил постоянно избегать пения сольных партий, в независимости от ситуации. Этот страх усиливался по мере того, как я становился старше, и могу сказать, что я окончательно так его и не поборол. До того, как мне исполнилось 12 лет, я умолял отца научить меня играть на скрипке, чтобы я смог стать оркестровым музыкантом и бросить пение. Если я правильно помню, мне было тринадцать, когда преподобный господин Харэссер взял меня играть партию второй скрипки, а спустя два года — альта, так как мой отец играл первую скрипку. Однако, с другой стороны, у меня были проблемы только лишь с горлом и голосом, и благодаря своим умственным способностям я смог изучать, наблюдать, исследовать и выяснить все о звукоизвлечении.

2. ЧЕМПИОН ВОПРОСОВ

Что интересно, моя жажда узнать, что я должен делать с горлом, чтобы извлекать качественные звуки, в свое время заставила меня стать «чемпионом по вопросам». Но я скорее удивлял людей, чем утомлял их. Не могу вспомнить более одного или двух случаев, когда профессионалы уставали от большого количества вопросов, которые я им задавал. А у меня была возможность спрашивать достаточно.