Искусство эпохи Возрождения. Италия. XIV-XV века

Для прямоугольного верхнего объема кантории Лука использовал римский саркофаг, укрепив его на собственноручно изготовленных консолях[494]. Хотя декор древнего саркофага заменен новым, в облике кантории прежде всего бросаются в глаза классические архитектурные черты. В широких опорах, на которых лежит сложный карниз, в мощных упругих волютах консолей, в гладких горизонтальных тягах с латинскими изречениями, напоминающими надписи на римских триумфальных арках, — во всем этом проявляется ясно сконструированное архитектурное целое. Чередование опор с почти квадратными рельефами напоминает дорический антаблемент с триглифами и метопами.

Но в отличие от античной архитектуры, где число пролетов между опорами главного фасада всегда нечетное, здесь нет среднего пролета, который был бы выделен осью симметрии. Эта схема не иерархична, ее элементы равноценны. Только этим и похожи друг на друга кантории Луки и Донато. Очевидно, попечителям собора было важно, чтобы между симметрично установленными певческими трибунами было выдержано хотя бы отдаленное сходство.

Отклонение от закона построения классической архитектурной формы было предопределено программой кантории — полным текстом 150-го псалма, вырезанным на кантории делла Роббиа тремя строками: «Хвалите Бога во святыне Его, хвалите Его на тверди силы Его. Хвалите Его по могуществу Его, хвалите Его по множеству величия Его. / Хвалите Его со звуком трубным, хвалите Его на псалтири и гуслях. Хвалите Его с тимпаном / и ликами, хвалите Его на струнах и органе. Хвалите Его на звучных кимвалах, хвалите Его на кимвалах громогласных. Все дышущее да хвалит Господа!» Хоровое начало, выраженное псалмом, могло найти пластический эквивалент только в цепочке образов, разворачивающейся равномерно, без различения главных и второстепенных звеньев. Будь метоп три или пять — внимание неизбежно останавливалось бы на сюжете средней из них и тем самым извращался бы дух псалма.

В десяти рельефах Лука изобразил игру на музыкальных инструментах, а также пение и танец («все дышущее»). Но чтобы кантория все-таки не выглядела куском фриза, который мог бы свободно продолжаться влево и вправо, мастер в крайних метопах вывел на передний план танцующие фигуры средней величины, тогда как в двух средних усадил впереди самых маленьких. Фигуры всех четырех метоп оказываются охваченными почти незаметной чашеобразной дугой, соединяющей трубача слева с флейтистом справа. В отличие от Донато, чья кантория опоясана хороводом путти как лентой, рельефы Луки — это отдельные картинки, каждая в своей раме, поэтому между ними не по одной, а по две пилястры. На углах же получается по паре дополнительных пилястр, создающих ощущение завершенности целого.

Стремясь подчинить скульптурный декор архитектурному целому и как можно четче выявить отличие скульптурных элементов от архитектурных, Лука трактует рельефы как сугубо декоративный мотив, заполняющий места, предписанные конструкцией. Ни воздуха позади фигур, ни пространства позади пилястр нет. Каждый рельеф плотно заполняет свою метопу; в каждом боковые фигуры обращены навстречу друг другу. Проявленное молодым скульптором уважение к архитектуре и отменный такт, с каким он включил сценки с детьми в конструкцию кантории, не могли не вызвать благодарный отклик в душе Альберти.

Лука делла Роббиа. Кантория собора Санта-Мария дель Фьоре. 1431–1438

Но именно благодаря совершенству синтеза архитектуры и скульптуры большинство флорентийцев, как можно заключить по тексту даже такого искушенного критика, каким был Вазари, не замечало архитектурной основы этого произведения. Их внимание целиком сосредоточивалось на рельефах, на этих восхитительных образцах мягкого классицизирующего стиля, который как нельзя лучше удовлетворял гедонистическим мечтаниям процветающей, гуманистически просвещенной элиты и подражавших ей средних слоев. Эта публика высоко оценила чувство меры, которым Лука был одарен, как никакой другой художник Кватроченто.

Издали в окружении спокойных плоских суховатых архитектурных форм рельефы, насыщенные контрастной светотенью, выглядят чем-то очень живым и подвижным. Подходишь ближе, чтобы рассмотреть фигуры, — рельеф успокаивается, в нем преобладают согласие и лад, тихое простодушие и проникновенность, но живое и подвижное не исчезает, только проявляется оно теперь иначе — в занятных нюансах поведения маленьких музыкантов, певцов и танцоров. «Можно различить, как напрягается горло певцов, как управляющие музыкой ударяют мальчиков в такт по плечу, словом, различные виды звука, пения, пляса и других удовольствий, предоставляемых приятностью музыки», — с наслаждением писал Вазари[495].