Искусство эпохи Возрождения. Италия. XIV-XV века

Гробница выполнена с таким филигранным мастерством, что, не зная ее размеров, трудно поверить, что саркофаг длиннее двух метров. Он кажется драгоценным ларцом, который можно перенести в руках. Такую гробницу трудно назвать скульптурой. Скульптура, скорее, изображала бы и саркофаг, и лапы, и листву, и бриллиант, и канаты, и черепах, и вазоны из какого-то определенного материала. Андреа же составил инсталляцию, в которой мрамор есть мрамор и порфир есть порфир; листва на саркофаге, хоть она и бронзовая, сохраняет гибкость, упругость и темно-зеленый цвет; сеть действительно сплетена из канатов, даром что металлических; а лиственное обрамление пьет воду из вазонов. Все эти собранные вместе вещи не обособлены от окружения, как то подобало бы настоящей скульптуре, замкнутой в своем условном художественном существовании. Они словно бы хранят следы недавнего присутствия человека, приладившего их друг к другу. Это заставляет воспринимать гробницу, вопреки холодному совершенству ее исполнения, как предмет повседневной заботы живых об усопших. Рядом с бронзовым акантом хороши были бы живые цветы.

Бронзовая сеть превращает отверстие в стене в особое пространство, которое не принадлежит ни сакристии, ни капелле, а является средой, предназначенной для душ тех, чьи останки покоятся в саркофаге, подобно тому как затянутый паутиной просвет уже не просто воздух, а среда обитания паука. В отличие от глухой стены или пустой арки, проем, затянутый сетью, полупроницаем. Он манит недоступной глубиной и заставляет хорошо ощутить границу между «здесь» и «там», преодолимую только в воображении. Если бы сеть была сплетена из горизонтальных и вертикальных тяг, все стало бы тяжелым и грубым и темнота проема воспринималась бы как темница, проникать в которую опасно. Благодаря повороту сети на 45 градусов, воздух вокруг нее становится легким, поднимающимся вверх. Души умерших свободно перемещаются между усыпальницей и капеллой Св. Даров, связывая земную жизнь с небесной[685]. Пограничная область их бытия окаймлена сверху каменным небосводом, символически замещающим отсутствующее изображение небесной заступницы.

Тем временем на севере Италии вызревали события, которые обернулись для Андреа самой большой и последней из его работ. После того как Донателло в 1453 году поставил в Падуе своего Гаттамелату, идея нового конного монумента витала в воображении честолюбивых итальянских правителей и правительств, уязвленных тем, что богатая Венеция позволила себе оказать такую честь безродному наемнику. Но кто сравнится с Донато? В Милане сыновья Франческо Сфорца — герцог Галеаццо Мария, а потом Лодовико Моро, — желая, не без пропагандистских расчетов, увековечить память о своем непобедимом отце, были особенно озабочены этим вопросом[686]. Возможно, это придало решимости их соперникам-венецианцам в выполнении посмертной воли кондотьера Бартоломео Коллеони, умершего в 1476 году.

Андреа дель Верроккьо. Гробница Пьеро и Джованни Медичи в Старой сакристии церкви Сан-Лоренцо во Флоренции. 1470–1472

Этот мелкий князек из Бергамо, вассал Венеции, поставил сенат республики в затруднительное положение, завещав ей большую сумму наличными на сооружение конного памятника ему, Бартоломео, не иначе как на священном для каждого венецианца месте — перед базиликой Сан-Марко. Выполнить его прихоть значило бы насмеяться над памятью многих доблестных мужей, которые верно служили Серениссиме, не только не требуя таких посмертных почестей, но и при жизни не будучи столь жадными до денег, как этот ростовщик и величайший скупец, какого только видывал свет. Но отказаться от исполнения завещания было бы незаконно, а незаконных решений и действий правительство допустить не могло. Некоторые предлагали поставить памятник в Бергамо, но это значило бы нарушить волю кондотьера. Дело тянулось, пока в 1479 году не пришла кому-то на ум гениальная мысль: соорудить-таки памятник перед фасадом Сан-Марко, но не у базилики, а у Скуола ди Сан-Марко, рядом с церковью Санти-Джованни-э-Паоло — этим пантеоном венецианских нобилей, освященным в 1430 году. Вскоре объявили конкурс, пригласив к участию Андреа дель Верроккьо[687].

В 1481 году Андреа доставил в Венецию восковую модель коня в натуральную величину. Через два года он был признан победителем. Однако лишь в 1486 году поселился в Венеции и снял там мастерскую, чтобы вплотную заняться памятником. Но в 1488 году Андреа умер, успев выполнить «фигуру и лошадь только в глине» и получить из обещанных 1800 дукатов лишь 380. Лоренцо ди Креди, которому он завещал закончить работу, перевез прах учителя во Флоренцию. А в 1490 году венецианский сенат поручил отливку статуи местному скульптору Алессандро Леопарди, который спроектировал и постамент. Торжественное открытие монумента состоялось в 1496 году. Как видно из записи в дневнике одного из свидетелей, в Венеции автором этого «прекраснейшего произведения» считали Леопарди[688].

Андреа дель Верроккьо. Памятник Бартоломео Коллеони на площади Санти-Джованни-э-Паоло в Венеции. 1480–1496