Искусство эпохи Возрождения. Италия. XIV-XV века

Боттичелли плодотворно работал во всех жанрах религиозной живописи, на какие был спрос во Флоренции: писал большие алтарные картины и маленькие складни, библейские и житийные «истории». Их можно было видеть в церквах и монастырях, в общественных залах и частных домах. Он любил работать в круглом формате, каким в свое время не пренебрегал и фра Филиппо. У предшественников Сандро картины в форме тондо выглядят так, как если бы они были вырезаны из прямоугольных. Но его эта форма привлекала не только легкостью, с какой она вписывается в любое окружение, в отличие от прямоугольных картин, пропорции которых требуют согласования со всем, что находится вокруг. Как художнику, чье чувство линии было несовместимо с устойчивыми, застывшими в покое фигурами[747], круг был ему интересен своей внутренней динамикой, способствовавшей переходу от ортогональных пространственных построений к сферическим и как бы освобождавшей фигуры от тяжести.

В написанной между 1483 и 1485 годом «Мадонне дель Манификат», которую Вазари видел в церкви Сан-Франческо, «что за воротами Сан-Миньято»[748], Сандро показал, чем может стать тондо в руках художника, чувствительного к априорным свойствам картинного формата и не слишком озабоченного передачей объективных статических свойств мира. Эту картину надо видеть вместе с типичным для больших флорентийских тондо пышным резным золоченым обрамлением, чтобы вполне оценить красоту ее гладкой ясной живописи.

Сандро Боттичелли. Мадонна дель Манификат. Между 1483 и 1485

И до Боттичелли, и после него вплоть до 1520-х годов, когда заявили о себе маньеристы, флорентийцы ценили в картинах уравновешенность, устойчивость и телесность фигур, естественность и определенность поз, ловкость и свободу движений, легкость, с какой зритель мог выделить ядро действия и остановить на нем внимание. А в «Мадонне дель Манификат» все колеблется и кружится, ускользает от пристального взгляда и куда-то уклоняется. Золотое сияние Святого Духа смещено вправо, пейзаж наклонен в ту же сторону. Кажется, картина, как маятник, отклонилась влево от вертикальной оси, чтобы тотчас вернуться в исходное положение. Дугообразные контуры, подхватывая абрис тондо, вовлекают зрение в круговое движение. В середине, где было бы естественно видеть смысловой центр картины, — прорыв вглубь, образованный как бы под действием центробежной силы, прижимающей фигуры к краям круга. Картина похожа на отражение в выпуклом зеркале, на краю которого солнечным бликом сияет ореол Святого Духа.

«Мадонна дель Манификат» названа так по первому слову хвалебной песни Богу, вписываемой Марией в книгу: «Magnificat anima mea Dominum…» — «Величит душа моя Господа, и возрадовался дух мой о Боге, Спасителе моем, что призрел Он на смирение рабы Своей…» (Лк. 1: 46–55). Ее рука заслоняет продолжение: «Ибо отныне будут ублажать меня все роды; что сотворил мне величие Сильный». Младенец указывает средним пальчиком на humilita («смирение»), напоминая, что ублажение и величие, коими он вознаградит смирение Марии, будут стоить ей больших страданий. Мария печальна, хотя вместе с Младенцем держит гранат — символ его воскресения[749], а на левой странице видно начало молитвы, величающей ее самое: «Ave Maria…» Солнцеподобный блик на каменной арке наводит на мысль о метафизической небесной тверди, отделяющей Царицу Небесную от земли, виднеющейся вдали под обыкновенным голубым небом. Голубовато-серым цветом арка напоминает изображение радуги, на которой восседает Христос-судия в мозаике XIII века на куполе Флорентийского баптистерия[750].

Мария устало глядит то ли на Младенца, то ли в рукопись, но только не на чернильницу, куда ей надо окунуть перо, едва не падающее из ее руки[751]. Младенец словно не знает, предпочесть ли ему книгу или гранат. Бескрылые ангелы-пажи только делают вид, что держат корону: она сама собой парит в воздухе. Все глядят мимо зрителя, отчего картина замыкается в себе, как собеседник, избегающий встречаться с вами взглядом.

Большая картина написана с тонкостью миниатюры из тех, что могли бы украсить рукопись Марии с ее безупречным романским (излюбленным гуманистами!) минускулом. Сотканная из золотых нитей корона, золотая бахрома вуали, рассыпающаяся в воздухе язычками огня, золотое шитье одежд заставляют вспомнить, что Сандро учился на ювелира. Световые рефлексы на лицах изумительно нежны, но и они перестают казаться чудом рядом с газовой накидкой Марии — поводом для того, чтобы показать ее волосы сквозь один, сквозь два, сквозь три слоя полупрозрачной ткани.