Искусство эпохи Возрождения. Италия. XIV-XV века

Чтобы ступени трона не резали глаза, они прикрыты сверху одеждами Марии, а на нижней примостился музицирующий ангел. Позой и положением рук он перекликается с Марией. Его взгляд, единственный обращенный из картины к зрителю[871], призывает прислушаться к мелодии, подобающей настроению Марии. Но печаль преодолевается восходящими потоками складок: коричневый плащ св. Петра, золотисто-желтый — ангела, зеленый — св. Лючии. Прекраснейший из них, голубой мафорий Марии, поднимается выше всех, к стопам Младенца. Взоры Марии и Младенца обращены навстречу ему, словно завороженные его бурной красотой. Завершающее созвучие — красно-белое одеяние св. Иеронима. Всецело уйдя в Библию, он обретает утешение, какого нет еще у св. Петра, сосредоточенного на своей миссии привратника рая.

Закончив алтарь Сан-Дзаккария, старый Джамбеллино не знал, что открыл в венецианской живописи эпоху Высокого Возрождения, которая окажется в его родном городе гораздо более длительной, чем во Флоренции и в Риме.

Через несколько дней после визита Джамбеллино к Дюреру в дневнике одного почтенного венецианца появилась запись о смерти Джентиле Беллини с примечанием: «Остался его брат Дзуан Белин, самый превосходный живописец Италии»[872]. Джамбеллино пережил Джентиле на десять лет, даже в самые последние свои годы не утрачивая свежести письма, чему примером может служить «Обнаженная перед зеркалом» 1515 года. Быть может, именно эту картину имел в виду Вазари, упомянув о том, что ‹‹Джованни написал для мессера Пьетро Бембо перед отъездом того к папе Льву X портрет одной его возлюбленной столь живо, что, подобно тому как Симон-сиенец заслужил себе прославление от первого флорентийского Петрарки, так и Джованни — от второго венецианского Петрарки в его стихах, как, например, в сонете:

О, образ мой небесный и столь чистый…››[873]

.

«Симон-сиенец» — Симоне Мартини, а «венецианский Петрарка» — Пьетро Бембо, венецианский патриций, историк, автор знаменитых, посвященных Лукреции Борджа «Азоланских бесед» — диалогов на итальянском языке в прозе и стихах, родоначальник поэзии петраркизма, культивировавший стиль Петрарки и гамму его любовных чувств, дополняя ее неоплатоническими идеями[874]. Лукреция, герцогиня Феррары, была предметом стилизованной страсти Пьетро, ближайшего ее друга. Их пылкая переписка вводила в искушение историков, незнакомых с особенностями неоплатонического лексикона, считать их любовниками[875]. Вазари подметил сходство поэтических отзывов Петрарки и Бембо: первого — на портрет Лауры работы Симоне Мартини, второго — на упомянутый портрет работы Джамбеллино. Заманчиво увидеть в «Обнаженной перед зеркалом» идеализированный портрет, вернее, аллегорическую картину, изображающую Лукрецию Борджа как «новую Лауру» или как неоплатоническую Афродиту Уранию — «мировую душу», эманацию божественной красоты.

В отличие от своего брата Джентиле и шурина Андреа Мантеньи, каждый из которых по-своему был до конца жизни верен однажды найденной манере, Джамбеллино на протяжении шестидесятилетнего творческого пути не утрачивал способности искать и находить оригинальные и убедительные решения самых современных задач живописи. Не порывая при этом с традицией (в чем его отличие от другого великого новатора — Донателло), он непрерывно переплавлял все ее возможности в новое качество[876]. В его картинах венецианская живопись прошла огромный путь от первых неловких, скованных шагов, какие она делала без опоры на византийские каноны, до той степени индивидуальной творческой свободы, человечности, развития художественного вкуса, когда на смену старому Джамбеллино смогли прийти его гениальные ученики Джорджоне и Тициан[877]. Как это ни удивительно, но творчество Джованни Беллини — единственное звено, которым Тициан, работавший над своими последними вещами на закате Возрождения, отделен от зачинателя венецианского ренессансного искусства Якопо Беллини, начинавшего когда-то учеником Джентиле да Фабриано.

Урбанистическая лирика