Пропорции этой доски такие же, как у «Мадонны с грушей», но силуэт Мадонны занимает здесь больше места. Она сильно возвышается над горизонтом, лицо ее видно немного снизу, положение фигуры почти фронтально. Зазор между корпусом и парапетом невелик, поэтому ясно, что Мадонна стоит выпрямившись во весь рост. Абрис мафория на ее голове таков, что если бы зрителю, не видевшему картину, был дан только этот абрис и было бы предложено самому врисовать в него лицо Мадонны, то, всего вероятнее, он представил бы ее лицо анфас. Эти особенности придают образу Девы Марии важность, надменность, надмирную возвышенность. Полоски неба и земли по сторонам занавески трудно назвать пейзажем: подробностей земной жизни, какими изобиловала «Мадонна с грушей», здесь нет. Скорее, это бордюры, украшающие парчовое полотнище, которым Джамбеллино придал орнаментальный вид, протянув в них зыбкие линии тонких высоких стволов, опушенных листвой.
Но все эти черты, приближающие картину к заботливо украшенной иконе, Джамбеллино использует для того, чтобы, создавая у наблюдателя инерцию такого восприятия, одновременно вводить иного рода мотивы, препятствующие первому впечатлению. Самое неожиданное для всякого, кому знакома традиция изображения мадонн, — это не поддающееся простому объяснению поведение Марии. Как ни странно, она здесь отстраняется от своего Младенца: всем корпусом чуть подавшись вправо, она, вопреки симметричному абрису мафория, наклонила голову и слегка повернула лицо к правому краю картины. Но это движение завершается брошенным искоса, как бы исподтишка, быстрым пристальным взглядом на Младенца. Взгляд этот таков, словно Мария пытается посмотреть на своего сына чужими глазами, не вполне понимая его, но именно потому с тем большей гордостью. Эта гордость им как недостижимо высшим существом выражена вертикалью ее прекрасной шеи и восходящим по ней сверкающим потоком полупрозрачных складок платка — метафорой чувств, теснящихся в ее груди и скрываемых непроницаемо-надменным лицом. В положении корпуса Марии, в сильно круглящейся складке ее правого рукава еще не замерло ее порывистое движение, словно она, поспешив подхватить его, не осмелилась дать волю чувствам, не решилась прильнуть к нему, будто ее ласка могла бы оказаться слишком бурной.
Джованни Беллини. Мадонна с деревцами. 1487
Сложность обуревающих ее чувств воспринимается особенно остро благодаря младенческой безучастности Христа. Он стоит столбиком, словно не замечая Марию, спокойный и задумчивый, и его бессознательная подвижность выражена лишь слегка пританцовывающим движением стоп, которому вторят молодые трогательные деревца: чуть выше — чуть ниже. Единственный знак того, что он все-таки благодарен ей, — это как бы бессознательное прикосновение его пальчиков к пальцам Марии. Кажется, что если здесь Мать и ее Сын все-таки вместе, то лишь благодаря неиссякаемой силе материнской любви. Такими сложными, но жизненно убедительными, многим матерям знакомыми эмоциями никто до Джамбеллино не наделял Мадонну.
Самая загадочная картина Джованни Беллини — «Священная аллегория», созданная около 1500 года. Возможно, это та самая доска, которую Джамбеллино, не любивший работать по чужим указаниям, написал по своему усмотрению для знаменитой меценатки — мантуанской маркизы Изабеллы д’Эсте, заказавшей ему «Рождество»[863]
.