Искусство эпохи Возрождения. Нидерланды, Германия, Франция, Испания, Англия

Для госпитальеров, избравших своим патроном святого Антония, эта тема была принципиально важна. Поэтому-то картины об отшельниках и открывались только в присутствии монастырского руководства. Картина на правой створке – о гибельности безмерного аскетического рвения. Хотя формы некоторых чудовищ, изображенных Готхардтом, не лишены сходства с демонами на знаменитой гравюре Шонгауэра «Искушение святого Антония»[908], по замыслу эти произведения не имеют между собой ничего общего. Шонгауэр был настроен оптимистически: нет сомнений, что его святой Антоний посрамит Сатану. Готхардт же писал картину, убеждающую, наоборот, в том, что своими силами дьявола не одолеть: Антоний спас душу только благодаря чудесному вмешательству Бога.

Если вы не обратите внимания на маленькую фигурку, восседающую на небе в золотистом ореоле, и всецело сосредоточитесь на том, что происходит внизу, то у вас не останется никакой надежды на спасение Антония. Хижина его подожжена. Повалив Антония на землю, монстры топчут его, рвут рясу, выдирают волосы, кусают его. Вот-вот обрушатся на старца[909] удары дубин, коряг, ослиных челюстей. Непонятно, призывает ли Антоний кого-то на помощь или только вопит от боли. Не видно, чтобы он попытался сложить руки в мольбе. Кажется, он уже и не надеется на помощь Бога. Ему остается закрыть глаза и провалиться в беспамятство, лишь бы ничего не видеть, не слышать, не чувствовать.

Трагический исход подтвержден пришпиленной к пню запиской: «Где был ты, добрый Иисус, где был ты? Почему не присутствовал ты здесь раньше, чтобы исцелить раны мои?» А ведь в Житии святой Антоний произносит эту фразу в совершенно ином контексте: после того, как внезапная вспышка чудесного света гонит демонов прочь и страдалец, мгновенно почувствовав себя исцеленным, понимает, что Христос выручил его. В Житии Господь отвечает Антонию: «Я был здесь с самого начала, но я воздержался, чтобы видеть, как ты борешься. Теперь же, когда ты как мужчина сражался, я прославлю имя твое по всему земному кругу»[910]. В картине же ответа Христа нет. Мы лишены возможности приписать спасение Антония его собственной доблести. Гвидо Гверси и Матис Готхардт сделали все возможное, чтобы показать, что даже стойкости такого великого подвижника, каким был святой Антоний, недостаточно для победы над дьяволом. Вывод напрашивался сам собой: да благословенна монашеская община!

Поверженный Антоний не видит, что ангелы Господни вступили в бой с демонами. Но среди тех, кто предвкушает расправу над праведником, есть мерзостный карлик в красном капюшоне, с лягушачьими перепонками вместо стоп, который раньше других заметил, что их дело проиграно. Откинувшись к краю картины, чуть ли не вываливаясь из нее, он в бессильной злобе срывает чехол с молитвенника святого Антония. Его тело – готовый препарат для демонстрации симптомов антонова огня, бубонной чумы и «французской болезни», вместе взятых. Это враг рода человеческого собственной персоной, Люцифер, падший ангел, князь тьмы, – виновник всех тех болезней, которые гнали «Божьих мучеников» в Изенгейм.

Вряд ли кому-либо удастся сформулировать и убедительно аргументировать некую обобщающую идею, которую Гвидо Гверси положил в основу программы заказанного им алтаря. Возможно, у него и не было такой идеи. Вместо того чтобы путем дедукции выводить всю программу из некой высшей идеи, умудренный опытом прецептор, озабоченный благополучием вверенной ему обители и поддержанием престижа ордена антонитов, мог рассматривать «Изенгеймский алтарь» исключительно в религиозно-прикладном плане, как средство решения ряда неотложных задач. Однако историкам искусства трудно удержаться от искушения выдвинуть ту или иную идею в качестве «отмычки» к «секрету» великого произведения. Один видит в «Изенгеймском алтаре» «распятого художника Ренессанса, изображенного со всей силой, доступной позднему Средневековью», другой усматривает противопоставление «жизни созерцательной» и «жизни во Христе», третий ставит во главу угла идею «справедливого солнца», четвертый устанавливает сквозной параллелизм сюжетов алтаря и «Размышлений о жизни Христа» Псевдо-Бонавентуры и т. д. Несомненно, перечень конкурирующих идей будет пополняться[911].

Матис Готхардт. Искушение святого Антония. Створка «Изенгеймского алтаря»