Однако в данном утверждении не следует усматривать уничижение поэзии или определение поэтического в категориях XVIII века – как смутное восприятие (perceptio confusa).
Речь идет, скорее, о признании за поэзией статуса искусства (и следовательно, статуса recta ratio factibilium, правильного понимания того, что надо делать), где делание естественным образом оказывается ниже чистого познания, свойственного философии и теологии. Из «Метафизики» Аристотеля Фома усвоил, что мифопоэтическое творчество первых поэтов-философов представляло собой еще очень незрелую форму рационального постижения мира. По существу, подобно всем прочим схоластам, Фома не интересовался учением о поэзии (оно считалось достоянием авторов трактатов по риторике, преподававших на факультетах искусств, а не на теологических). Фома и сам был поэтом (и притом превосходным), но в тех пассажах, где он сравнивает поэтическое познание с богословским, он следует за каноническим противопоставлением того и другого и использует первое просто для сравнения, не подвергая его анализу.С другой стороны, Фома считает уместным, что Писания представляют нам божественные и духовные вещи (превосходящие наше разумение) в образе вещей телесных: conveniens est Sacrae Scripturae divina et spiritualia sub similitudine corporalium tradere
– подобает Святому Писанию преподносить нам вещи божественные и духовные под видом телесных (S. Th. I, 1, 9). Что касается прочтения священного текста, то здесь он уточняет, что этот текст прежде всего основан на буквальном или историческом смысле. Сказанное понятно по отношению к Священной истории, буквальный смысл здесь и есть исторический: Священная книга повествует о том, как евреи изошли из Египта, рассказывает о событии, которое вполне постижимо и составляет непосредственный смысл повествования:Illa vero significatio qua res significatae per voces, iterum res alias significant, dicitur sensus spiritualis, qui super litteram fundatur, et еит supponit.
Тот способ обозначения, когда предметы, обозначаемые словами, сами, в свою очередь, являются знаками, называется смыслом духовным, который включает в себя буквальный и основывается на нем[16]
.(S. Th. I, 1, 10, resp.)В разных местах Фома поясняет, что под общим выражением sensus spiritualis
он понимает различные значения высшего порядка, которые можно соотнести с читаемым текстом. Проблема, однако, заключается в другом: в указаниях на буквальный смысл Аквинат использует весьма важное понятие – под буквальным смыслом он понимает quem auctor intendit, то есть то, что намеревается сказать автор.Это уточнение важно для понимания других аспектов его теории об истолковании Писания. Буквальный смысл, с точки зрения Фомы, заключается не в содержании высказывания как такового (то есть не в той мысли, которая заключена в высказывании и оформлена с помощью определенного языкового кода), он присваивается высказыванию в процессе его произнесения. Переходя на язык современных реалий, если, находясь в переполненном зале, я говорю «здесь сильно накурено», то подразумеваю под этим, что в помещении много дыма (смысл высказывания), но также могу подразумевать и то (в соответствии с обстоятельствами высказывания), что неплохо было бы открыть окно или прекратить курить. Ясно, что для Фомы оба значения составляют буквальный смысл, ведь оба значения являются составляющими того содержания, которое автор высказывания стремился передать. Поскольку же автором Писания является Бог, который может в одно и то же время постигать и предполагать множество вещей, вполне допустимо, что в Писании наличествуют многие смыслы (plures sensus),
даже в рамках простого буквального смысла.