Искусство и красота в средневековой эстетике

Scriptum sacra, morem rapidissimi fluminis tenens, sic humanarum mentium profunda replet, ut semper exundet; sic haurientes satiat, ut inexhausta permaneat. Profluunt ex ea spiritualium sensuum gurgites abundantes, et transeuntibus aliis, alia surgunt: immo, non transeuntibus, quia sapientia immortalis est, sed emergentibus et decorem suum ostendentibus aliis, alii non deficientibus succedunt sed manentes subsequuntur, ut unusquisque pro modo capacitas suae in ea reperiat unde se copiose reficiat et aliis unde se fortiter exercent derelinquat.

Подобно бурной реке, Святое Писание настолько переполняет глубины человеческого разумения, что непрестанно выходит за его пределы; оно утоляет жажду тех, кто пьет из него, но само никогда не оскудевает. Из него изливаются обильные потоки духовных смыслов, и когда одни проходят, появляются другие: нет, не проходят, ибо познание бессмертно, но когда появляются другие, являя всю свою красоту, предшествующие, не умаляясь, держатся за ними и, пребывая, за ними следуют, дабы каждый в меру своей способности преизобильно в нем восстанавливался и позволял другим осуществляться.

(Гилберт из Стэнфорда,

Cant. Prol.

, Leclerq 1948, p. 225)

Столь же ненасытным будет и вопрошание к мирскому лабиринту, о котором мы уже говорили.

Что касается поэтического аллегоризма (вариантом коего является литургический аллегоризм либо вообще любое повествование с помощью образов, зримых или словесных, которые создает человек), то его, напротив, надо истолковывать посредством риторики.

Ясно, что с этой точки зрения дискурс о Боге и дискурс о природе заметно расходятся, потому что представление о метафизической пансемиотике бытия стремится исключить использование изображений. Представление это носит теологический и философский характер, независимо от того, основывается ли оно на неоплатонических теориях света или на томистском гилеморфизме. Идея же вселенского аллегоризма, напротив, предполагает сказочное, галлюцинаторное видение мира, обращенное не столько на внешние его проявления, сколько на тайные смыслы. Мир пытливого разума противостоит миру сказочного воображения, а посредине находится аллегорическое прочтение Писания и сочинение откровенных поэтических аллегорий, в том числе и светских (к примеру, «Роман о Розе»), причем за каждым из этих типов восприятия закрепляется своя, строго определенная среда.

6.7. Художественный аллегоризм

Наверное, удачнее всего охарактеризовано это видение мира в стихах, приписываемых Алану Лилльскому:

Omnis mundi creatura quasi liber et pictura nobis est in speculum; nostrae virae, nostrae mortis, nostri status, nostrae sortis fidele signaculum. Nostrum statura pingit rosa, nostri status decens glosa, nostrae vitae lectio; quae dum primo mane floret, defloratus flos effloret vespertino senio.

В мире нашем все творенья,
Нам дают изображенье,
Как стекло зеркальное,
Нашей жизни и кончины,
Нашей участи, судьбины,
Верное, печальное.
Мы по розе видим ясно
Нашу участь и прекрасно
Понимаем жизни ход:
Роза утром зацветает,
А под вечер увядает,
Чуя старости приход[15]

.

(Rhytmus alter,

PL 210, col. 579)