«Искусство и сама жизнь»: Избранные письма

Напиши мне, когда будешь в Париже; видишь ли, я тысячу раз писал тебе, что мое ночное кафе – не бордель, это кафе, где ночные бродяги перестают быть ночными бродягами: сгорбившись над столом, они проводят так целую ночь и нигде не бродят. Порой шлюха приводит туда своего дружка. Но я зашел туда ночью и заметил маленькую группу: сутенера и шлюху, которые мирились после ссоры. Женщина изображала равнодушие и высокомерие, мужчина был нежен. Я принялся писать это по памяти для тебя, на небольшом холсте 4-го или 6-го размера, и, если ты вскоре уедешь, я пришлю ее тебе в Париж, если же останешься, скажи, и я пришлю ее тебе в Понт-Авен. Я не могу вложить ее в посылку, она еще не вполне высохла.

Не хочу подписывать этот этюд, ведь я никогда не работаю по памяти – цвет тебе подойдет, но, повторяю, я делаю для тебя этюд, которого предпочел бы не делать. Одну важную картину – Христос с ангелом в Гефсиманском саду – и другую, изображающую поэта под звездным небом, несмотря на верный цвет, я безжалостно уничтожил, так как не изучил предварительно форму по модели, что в таких случаях необходимо.

Если тебе не подойдет этюд, который я посылаю для обмена, просто погляди на него чуть дольше.

Было дьявольски трудно писать его под назойливым мистралем (как и этюд в красном и зеленом). Что ж, он написан не так свободно, как старая мельница, но зато вышел более утонченным и интимным. Как видишь, все это, возможно, вовсе не импрессионизм – тем хуже, ничего не поделаешь, – но я пишу то, что пишу, отдаваясь природе и ни о чем не думая. Само собой, если тебе больше понравится другой этюд из посылки, чем «Мужчины, разгружающие песок», ты можешь взять его и убрать мое посвящение, если он понравится кому-нибудь еще. Но я думаю, тот, первый, подойдет тебе, если ты поглядишь на него чуть дольше.

Если Лаваль, Море и тот, третий[258], согласятся меняться со мной – отлично, но я буду особенно доволен, если они пожелают написать для меня свои портреты.

Как ты знаешь, Бернар, мне всегда казалось, что, если я хочу делать этюды борделей, мне нужно больше денег, чем есть сейчас: я не так молод и не так усердно кручусь вокруг женщин, чтобы они позировали мне даром. А без модели я работать не могу. Нет, конечно, я решительно поворачиваюсь спиной к реальности, чтобы превратить этюд в картину – приводя в порядок цвета, увеличивая, упрощая, – но очень боюсь отойти от возможного и истинного, когда дело доходит до формы.

Позже, когда я поработаю над этюдами еще десять лет, – пусть будет так, но меня вправду настолько занимает возможное и действительно существующее, что у меня почти не остается ни желания, ни смелости искать идеал в той мере, в какой он может стать итогом моих абстрактных этюдов.

Другие могут точнее меня выполнять абстрактные этюды – в том числе, конечно, ты, а также Гоген и, может быть, я сам, когда состарюсь.

Но пока я живу за счет природы. Я преувеличиваю, порой меняю сюжет, но все же ничто в моей картине не выдумано, – напротив, я считаю, что она уже готова в природе, надо лишь извлечь ее.

Вероятно, ты найдешь этюды уродливыми; не знаю. В любом случае ни ты, ни остальные не должны обмениваться скрепя сердце.

Мой брат пишет, что Анкетен вернулся в Париж, и мне любопытно знать, что он делает. Когда увидишь его, передавай от меня самый теплый привет.

Теперь я стану смотреть на портреты, и дом будет казаться мне не таким необитаемым.

Как я был бы рад видеть тебя здесь зимой! Хотя, по правде говоря, поездка дороговата. Но разве нельзя рискнуть и возместить расходы, работая? Зимой на севере работать очень нелегко. Может, и здесь тоже, я еще не пробовал: посмотрим.

Но увидеть юг чертовски полезно, здесь жизнь больше проходит на свежем воздухе, отчего лучше понимаешь японцев.

Затем, есть нечто величественное и благородное в некоторых здешних местах, что весьма сгодится для твоей книги. В «Красном закате» солнце должно помещаться выше, за пределами картины, или хотя бы на уровне рамы. Ибо за час или полтора до заката все на земле сохраняет именно такие цвета. Позже синий и фиолетовый сообщают им больше черного, поскольку лучи солнца становятся горизонтальнее. Еще раз спасибо за твою посылку, которая действительно согрела мне душу.

Мысленно крепко жму руку; напиши мне, когда уезжаешь, чтобы я знал, когда ты будешь в Париже. Парижский адрес прежний: авеню Болье, 5, так ведь?

Всегда твой Винсент

702. Br. 1990: 707, CL: 550. Тео Ван Гогу. Арль, среда, 10 октября, или четверг, 11 октября 1888

Дорогой Тео,