Эрмитажное же собрание вещей этого периода в значительной мере случайно – стиль модерн, как стиль буржуазный, не был любим последней императорской четой. Отсюда так много экспонатов – подарков глав иностранных держав, – подарки принимались, но сами Романовы подобные закупки почти не делали. Множество вещей на выставке позднейшие, иногда совсем новые приобретения музея. Здесь что-то лучше, что-то хуже – как получится. Перемешанное в двух тесных залах, все вместе смотрится странно и больше напоминает лавку антиквара с избирательным и неплохим вкусом, чем музейную экспозицию. Может быть, такое ощущение возникает из‐за самих экспонатов – в наших антикварных лавках все еще достаточно не совсем таких, но очень похожих вещей. Однако возможен и иной источник для раздражения влюбленного в модерн зрителя: стиль модерн – стиль удобнейших для жизни пропорций. Квартиры в домах модерна до сих пор не нуждаются в перепланировке, венские стулья используются с удовольствием для тела, окна и двери пытаются сохранить ввиду идеальных их членений. В какой-то степени стиль модерн для многих из нас – среда обитания. Теснота музейных залов ее убивает. Но тут, правда, можно надеяться на лучшее. Главный штаб ждет перестройка, авось и до этой экспозиции руки дойдут.
То, что во время штурма Зимнего в октябре 1917‐го во дворце был госпиталь, знают, наверное, почти все. Хотя бы потому, что каждому из нас в школе вдалбливали легенду о побеге Керенского, переодетого сестрой милосердия. Бежал/не бежал, переодевался/не переодевался, но сестры милосердия во дворце были, и было их изрядное количество – около пятидесяти. И был во дворце госпиталь – огромный по тем временам, рассчитанный на тысячу коек. Вот об этом-то госпитале до сих пор практически ничего толком не было известно. Сегодня Эрмитаж готов рассказать все, что знает. Только знает пока очень мало.
Основные материалы, на которых строится выставка, – фотографии из личных архивов двух сестер милосердия, Людмилы Сомовой и баронессы Лангхоф, и воспоминания третьей сестры, Нины Галаниной, передавшей их в архив музея в 1974 году. Не густо? Конечно, но даже из этого материала складывается история удивительная, вполне способная сместить некоторые акценты в бедных наших головах, в которых до сих пор штурм Зимнего – это качественный монтаж из фильма Эйзенштейна, а не реальные факты.
Госпиталь в Зимнем дворце было решено развернуть летом 1915 года. К этому времени Петроград уже задыхался от нехватки больничных коек, а раненые все прибывали. Было принято решение отвести под лазареты как можно больше дворцовых помещений как в самой столице, так и в загородных резиденциях. Сперва на этот предмет обследовали Эрмитаж, однако директор музея Дмитрий Толстой сообщил, что залы музея абсолютно непригодны для этой цели: нет электричества, водопровода и канализации. Зимний дворец оказался приспособлен лучше. Отделив восемь парадных залов и примыкающие к ним помещения под госпиталь и потратив немалую сумму на переоборудование, к октябрю работы закончили, и без особой помпы «Лазарет Его Императорского Высочества наследника цесаревича и Великого Князя Алексея Николаевича в Зимнем дворце» был открыт. Имя покровителя лазарета и отсутствие церемоний в связи с его открытием дает основания нынешним историкам предполагать, что создание госпиталя стало для семьи неизлечимо больного цесаревича очередным обетом.
Однако, кроме открытия, все остальное в новом лазарете было сделано по большому счету. Стены завесили тканью, на полы настелили линолеум, под кровати подложили защищающие паркет пластины, закрыли окна, прорубили новые дымоходы, позаботились о столовых для врачей и сестер, комнатах отдыха, ванных и душевых. Часть Фельдмаршальского зала отвели под перевязочную, операционная располагалась в Колонном зале, Галерея 1812 года служила бельевой и там же был выделен рентгеновский кабинет. Все парадные залы дворца, в том числе почти необозримый Николаевский, были отданы под палаты.