Искусство кройки и житья. История искусства в газете, 1994–2019

Кража «Крика» и «Мадонны» с целью получения выкупа на сегодняшний день самая популярная версия, обсуждающаяся в печати. Пока, правда, никто с предложением выкупить картины не обращался. Но есть и другая, куда более эксцентричная, но не менее реалистичная, гипотеза: кража – просто демонстрация силы, профессионализма, криминального таланта. На спор или просто обкурившись, насмотревшись кино Тарантино или пересмотрев в юности американских фильмов категории B, но трое грабителей сделали то, что до них никто так просто не делал. «Никому не двигаться – это ограбление. Руки вверх, твою мать!» Это не цитата из «Криминального чтива». Это слова из досье полиции Осло. И они подтвердили, что дерзкое ограбление в Стокгольме четырехлетней давности вовсе не исключение из правил, – начинается новая эра музейных краж.

19 мая 2005

Модерн поставили в стесненное положение

Постоянная экспозиция «Искусство модерна», Государственный Эрмитаж

Для того, что зритель хочет видеть под названием «искусство модерна», выставка в Эрмитаже слишком уж микроскопическая. Два небольших зала, под завязку забитые стеклом, мебелью, шпалерами, платьями, ювелирными украшениями, витражами и мелкой пластикой, никак не могут рассказать то, что поручили им рассказать кураторы новой экспозиции. А поручили им ни больше ни меньше как отвечать за стремительно взлетевший ввысь по всей Европе, мелькнувший в Америке, поразивший в самое сердце Россию и столь же стремительно сошедший на нет стиль, имеющий много названий на разных языках, но сути своей не меняющий. На все про все этому стилю было отведено около четверти века. Начало его прячется где-то в 1890‐х годах, зато конец обозначен более чем жестко – 1914‐й год, год конца старого мира и старого искусства.

Для того чтобы рассказать историю стиля модерн во всех этих разноязыких красках и видах, чтобы доказать его интернациональность и в то же время не упустить национальные особенности, чтобы отделить шедевры от массовой продукции, которая в это время была на удивление близка к шедеврам, определить этапы и вариации, требуется гораздо больше слов и вещей, чем уместилось в глянцевый буклет и тесные зальчики. Однако из всех возможных по этому поводу слов экспозицию ограничили одним – словом «линия». Идея справедливая, но все-таки далеко не исчерпывающая.

За искомую линеарность на выставке отвечают прежде всего цветы. Они повсюду – на многочисленных вазах, на обивке мебели, на гобеленах, витражах, в ковке и резьбе. «Цветами» выглядят здесь и женщины: они танцуют, извиваются, возносятся, склоняют свои головки, то есть украшают собой быт и жизнь. Еще есть змеи, стрекозы, жуки, ящерицы и прочие столь же линеарные зверюги. И конечно, есть имена создателей всех этих «линий», имена громкие и звонкие, как и полагается всякой уважающей себя хрестоматии: Уильям Моррис, Эмиль Галле, Луис Комфорт Тиффани, Рене Лалик, Альфонс Муха, Жюль Шере, братья Дом, Карл Фаберже. Вот только от первого до последнего на выставке путь в один шаг, а в истории искусства – художественная и идеологическая пропасть.

К сожалению, вопросы идеологии, социологии, проблемы композиции и пропорций, столь занимавшие мастеров модерна и их многочисленных исследователей, на выставке не возникают. Стиль модерн как первый буржуазный стиль, как первый художественный удар по массовому потребителю, как воплощенная утопия по созданию модной среды обитания среднего класса – все это просто не обсуждается. Виной тому, я думаю, прежде всего состав экспозиции. Эрмитаж не совсем тот музей, которому пошло бы рассказывать о стиле модерн. Когда о нем говорит парижский музей Орсе, музей искусства XIX века, искусства буржуазного по определению, стиль модерн становится предметом изучения. Здесь отделяются зерна от плевел, шедевры и канонические вещи заключаются в рамы-витрины, уходят от бытового своего окружения и становятся музейными экспонатами.