Искусство кройки и житья. История искусства в газете, 1994–2019

Подход Дмитрия Виленского к своему творчеству и искусству фотографии подкупает. Теоретическая база, положенная в основу творчества художника, находится в полном согласии с его практикой. Откровенно консервативный подход к снимку – как документу, отражению жизненных реалий – является у него осознанной необходимостью. А декларируемая в многочисленных манифестах Виленского «провинциальность» петербургского фотоискусства представляется давно искомой «архаикой», присущей фотографии как зеркалу прошлого.

Представленные на выставке работы Дмитрия Виленского могут показаться иллюстрациями к его теории. «Фотоархеология», столь лелеемая художником, наглядно предстает в фотосериях «Посланий самому себе». Экспозиция построена на сочетании двух типов фотографий – искусственно состаренных снимков городских пейзажей, сделанных самим Виленским, и выполненных им отпечатков с чужих негативов 1948 года. Солнечные виды Ленинграда того времени, бесконечные набережные и детские коляски – целый мир, дарованный видовыми альбомами нынешним поколениям. С «новой документальностью», к которой вроде бы следует отнести эти работы Виленского, резко контрастируют ироничные фотоработы на эмали – традиционная примета концептуализма. Речь идет о похоронах не человека, но времени (ведь на овальных пластинах – фрагменты тех же пейзажей Виленского). Таким образом, городская, бытовая и обрядовая символика вступают в причудливое взаимодействие. В Петербурге эта выставка представляется своеобразной уступкой «современности в искусстве», когда ирония и ностальгия вступают между собой в никому не понятный заговор.

21 декабря 1994

Вопрос, заданный в полной темноте

Акция Вадима Драпкина, Ивана Чечота и Глеба Ершова «Один Вопрос», галерея Navicula Artis, Санкт-Петербург

Акция, заявленная как «выставка-путешествие», обернулась довольно изысканной художественной провокацией. Это принципиально значимое событие в истории Navicula Artis, для которой «Один вопрос» может стать началом конца. Но все же главный (и не решенный) вопрос, поставленный авторами, – мера ответственности куратора перед художником. И художника – перед своим произведением. Если он собственную работу за таковое почитает.

Публика, как всегда во множестве привлеченная в галерею Navicula Artis именем искусствоведа Ивана Чечота, была обескуражена сразу и надолго. Войдя в обычно сверкающий огнями вестибюль Николаевского дворца, дабы чинно подняться по парадной лестнице, зрители оказались в полной темноте, лишь изредка пронзаемой лучами карманных фонарей. Впотьмах гости галереи вынуждены были соблюдать весь положенный ритуал – поздравлять виновников торжества, приветствовать друг друга, вести непринужденно-светские и напряженно-деловые беседы, обмениваться новостями и сплетнями. Надо ли говорить, насколько это все было затруднительно в темноте необъятных галерей, скрывающихся за торжественной колоннадой лестницы. Но вернисаж есть почти театральное представление, где посетители вольно или невольно играют предписанные им роли. Доведя эту идею до абсурда и поставив публику в крайне неудобное положение, авторы проекта добились нужного им результата: чувство ожидания нарастало. Кажущаяся во тьме оглушительной увертюра к «Лоэнгрину» дала знак к началу «путешествия».

Путешествие, носившее характер традиционной экскурсии, началось с Белой гостиной, где публику ждал красиво сервированный стол, огороженный нарочито музейного вида веревочкой (почти прямая цитата из типичной экспозиции петербургского дворца-музея). Во втором зале – концертном – ряды кресел, опутанных веревками, вынуждали совершить сложный маневр и пройти через сцену, где красовался белый рояль, также не избежавший пленения. Третий и последний этап путешествия – огромный зал галереи. Он оказался пугающе пуст. Большинство зрителей поняли, что их обманывают, и уже не ждали ничего особенного. Они оказались правы: ничего особенного и не было. Само «произведение», выставленное при выходе из галереи, представляло собой маленький (величиной с визитную карточку) листок со словами «кто ты?». И произведение и вопрос Вадима Драпкина остались практически никем не замеченными. Лишь размещенные у выхода печатные тексты с разнообразными определениями слова «человек» заставляли искать то, к чему можно было бы их отнести.

Завершив круг в гостиной с фуршетным столом, гости разошлись. Как ни странно – в очень хорошем настроении, не чувствуя себя ни обиженными, ни одураченными. Вопрос, заданный художником, остался без ответа, хотя в помощь зрителям была дана «книга для чтения», составленная кураторами выставки. В ней можно было прочесть и объяснение концепции, и литературные диалоги, и возможные ответы на вопрос, в ней говорится о проекте Дворца Труда, о Рихарде Вагнере, и Вадиме Драпкине. Но больше всего об Иване Чечоте – кураторе, чья воля победила всех: художника, зрителей, произведение.

6 июля 1995