Искусство кройки и житья. История искусства в газете, 1994–2019

Всем, кто имел дело с Африкой, известно: он тянет к себе все, что, по его мнению, может иметь сейчас или в будущем хоть какую-нибудь ценность. И, надо сказать, чутье у него звериное – рано или поздно любая прибранная им к рукам бумаженция, старинная хреновина, дружеская почеркушка, деревенская деревяшка, помоечная железяка выстрелит. Выстрелы эти, как правило, имеют место быть за рубежами нашей родины, где известность Африки как «большого русского художника» прямо пропорциональна не его собственным художественным произведениям, а постоянному мельканию на всех нужных тусовках и знакомствам со всеми нужными людьми. Злые языки утверждают, что Африку видят почти одновременно на разных континентах и что в этих его перемещениях есть что-то инфернальное. Люди, конечно, существа недобрые, но в этом наблюдении что-то есть. Вот уже четверть века Африка бороздит просторы нашей художественной вселенной, а в памяти народной он все еще остается мальчиком Банананом из культового соловьевского опуса «Асса». И вот в том, что произошло с тем мальчиком за прошедшие годы, действительно есть нечто инфернальное. Сегодня ленинградский Дориан Грей явно пытается сюжет подкорректировать.

Для коррекции кармы художнику понадобилось все самое святое. Во-первых, фильм «Асса», выведенный в название выставки и предназначенный напомнить, кто тут есть кто и кто самый знаменитый. Судя по количеству восторженных юных лиц на вернисаже, это сработало. Во-вторых, легендарные покойники ленинградских 1980–1890‐х: постоянное мелькание в экспозиции имен Сергея Курехина, Виктора Цоя и Тимура Новикова призвано подтвердить легитимность всего, что делает сейчас их «прямой наследник». Огромное желтое солнце на красном тряпочном фоне, являющееся главной визуальной доминантой экспозиции, все это дружеское некрофильское таинство освящает. Тут же большие (Энди Уорхол и подписанная им собственноручно банка супа Campbell’s) и малые (ленинградские легенды – поэт Василий Кондратьев, художник Вадим Овчинников) культовые фигуры. Здесь же последний из умерших героев того времени – Владик Мамышев-Монро, истовую дружбу с которым Африка во всех своих последних интервью тщательно рекламирует. Все это кучно и кучеряво, практически без подписей, но зато с наклейками на причинных местах голых героев андерграунда, развешено и разложено в Тициановском зале Академии под безумноватыми копиями Тициана и Гвидо Рени. И вот что странно – те же имена и очень близкие вещи на выставках в Русском и ММОМА говорили о большой живописи и необычайно жовиальном этапе отечественного искусства. Здесь же они мрачны и программно недолговечны – игры нежного возраста, не больше.

Погруженные в тему наблюдатели предполагают, что эта выставка понадобилась Африке, чтобы реабилитироваться: мол, он все еще тот же и с теми же. Доверенное лицо президента Путина, завсегдатай Селигера и кремлевских палат, Бугаев давно уже был не слишком рукопожатным. А тут еще недавно Артемий Троицкий опубликовал не вызывающие особых сомнений письма к нему Мамышева-Монро, в которых описан готовящийся Африкой проект, изображающий оргии видных деятелей российской оппозиции. Как весь этот шлейф может реабилитировать выставка, не знаю. Ведь ни политическим играм с властью, ни этому дикому проекту никто из знающих Африку не удивился. Он родом из 1980‐х – тогда при ленинградском рок-клубе и всех литературных и художественных объединениях неформалов состояли десятки стукачей и сотрудников КГБ. Гадать, кто именно, уже было даже не очень интересно. Как и сейчас не особо интересно, был ли среди них сам Африка. Ну любит он как мать родную своего президента Путина – ну и пусть, его личное дело. Отвратительно другое – когда эта любовь прикрывается именами ушедших. Да, Курехин чудил с евразийцем Дугиным, а Тимур Новиков грозно размахивал топором, заточенным против модернистов, но, видит бог, им никогда не изменяла ирония. Африка же серьезен как никогда. И вот тут искусство явно заканчивается. По крайней мере, то искусство, которое его породило.

16 июня 2014

Портрет художника в тусовке

Ретроспектива Владислава Мамышева, Новый музей, Санкт-Петербург

После трагической гибели Монро в бассейне балийского отеля в Москве и Петербурге прошло несколько его посмертных экспозиций. Они были абсолютно своевременны, имели поминальный характер, печаль наша была светла, и всем было понятно – серьезно говорить о том, каким художником был Владик и каким он войдет в историю искусства, будем много, но позже. Это позже настало быстро – сразу за выставкой в Новом музее Мамышев-Монро появится среди редчайших отечественных имен в основном проекте надвигающейся на Петербург «Манифесты». И конечно, логично ожидать большой выставки от галереи XL, которая работала с Монро наиболее последовательно и с которой связаны его самые крупные серии и отдельные произведения.