Искусство кройки и житья. История искусства в газете, 1994–2019

И вроде бы вырезанные из одних картинок головы они почти одинаково прикладывают к вырезанным из других картинок телам, и вроде бы все вокруг этих их бумажных франкенштейнов летает, кружится и несется вскачь так похоже, но тексты они порождают совершенно разные. Хаусманн очень много говорил в своих работах об искусстве как таковом, о его границах и возможностях. Хёх интересовали люди (прежде всего – женщины) и то, что общество делает с ними. У обоих основной материал – предметы массового обихода, вырезки и обрывки газет и журналов, но Хёх придает этому городскому «мусору» статус Высшего разума. В 1916–1926 годах она сочиняет рисунки для вязания и вышивания в издательстве Ullstein, которое издавало массу самых разных популярных, в том числе модных, журналов. Хёх использовала мусорные корзины издательства как неисчерпаемый источник для своей коллекции образов. Вырезалось все и вся. На коллажах это все и вся объединялось в самых невероятных сочетаниях. Головы насаживались на ноги, минуя плечи и туловища. Холеный отманикюренный ноготь вырастал из живота. Глаза составлялись в букеты. Гламурные головки водружались на тела древних статуй.

Это, конечно, очень феминистическое искусство. Neue Frau Ханны Хёх – это бракованные куклы, составленные из ошметков массового сознания, все время пытающиеся догнать идеальные образы из женских журналов и обреченные этой погоней на вечный ад сомнений и недовольство собой и миром. Там, где в искусство Хёх проникает «мужская» политика, она расчленяется все с той же степенью жесткой физиологичности, с которой художник разбирается с женскими фобиями. Самая известная работа Хёх носит почти невыносимо многословное название: это коллаж «Разрез последней веймарской культурной эпохи пивных животов Германии, сделанный кухонным ножом Дада» (1919–1920), но в этом названии очень четко сформулирован метод видения ее автора. Ее глаз, как и ножницы в ее руках, не интересовало целое, а вот препарирование реальных и вымышленных явлений было делом ее жизни.

Сказать, что с появлением Ханны Хёх на Олимпе дадаистов лицо их немного смягчилось, не получается. Хёх не была мягкой, не была она и женственной, да и работы ее порой пожестче иных мужских. Мужские игры оказались ей по плечу: она была бисексуальна, меняла города и страны, следуя то за возлюбленными, то за собственными идеями, вошла в список дегенеративных художников и прятала свои и чужие работы на дне высохшего колодца, легко расставалась с теми, с кем пора было расстаться, и предпочитала десятилетия одиночества внешним и лишним связям. Однако эта суровая немка сказала так много о том, что мы сами делаем с собой своими играми с навязанным идеалом, что с тех пор никто ничего особо к этому и не добавил. Она начала этот большой разговор, а конца ему пока не предвидится.

6 июня 2012

Одинокий голос архитектора

Выставка «Эйлин Грей: Возвращение», Галерея дизайна/bulthaup, Санкт-Петербург

Эйлин Грей (ил. 33) умерла в 1976‐м, не дожив пару месяцев до своих девяносто восьми. Очень старая, уже очень давно почти полностью слепая и глухая, она знать ничего не хотела о том, что ее вещи продаются за баснословные деньги, а выставки одна за другой открываются по миру. Десятилетия небытия для архитектурного мира, неприятие агрессивной и амбициозной тусовки, воплощением которой для нее был Ле Корбюзье, научили ее не играть в эти игры. Рассказывают, что на свои выставки она все-таки приходила – не на вернисаж, а после, инкогнито, благо в лицо ее практически никто не знал; интервью она не давала; в светских салонах не появлялась; вела чрезвычайно замкнутый образ жизни, да и строила почти только для себя.