Искусство на повестке дня. Рождение русской культуры из духа газетных споров

Современники считали Москву недостающим ядром русской культурной идентичности. Патриотический подъем после Польского восстания 1863 года стимулировал размышления, не стоит ли перенести столицу из Санкт-Петербурга в Москву. Достоевский, к примеру, как вспоминает Л. Ф. Пантелеев, был большим сторонником этой идеи [Пантелеев 1958: 226][557]. В сфере визуальной культуры этот откровенно национальный поворот нашел свое выражение в русских темах и стилях, которые стали преобладать на художественной сцене. Символизм Москвы как нового центра культуры был очевиден: расположенные поблизости от древнего Кремля музеи и выставки второй половины XIX века напоминали о допетровской России[558]. Распространение зданий в русском стиле также способствовало визуальной русификации Москвы. Такие выдающиеся культурные институты в сердце древнего города, как Политехнический и Исторический музеи, Городская дума и Верхние и Средние торговые ряды, породили новый фундаментальный нарратив – подлинной и цельной русской нации, сильной своими традициями и предположительно свободной от иностранного влияния[559]. В отличие от классических и неоклассических тенденций, укоренившихся в космополитическом Санкт-Петербурге, национальный стиль конца XIX века был тесно связан с московским культурным возрождением. Напротив, «западник Петербург», по словам Султанова, мог похвастаться немногими зданиями в русском стиле, за примечательным исключением в виде Спаса на Крови, который вызывал у современников скорее разочарование, чем восхищение [Лисовский 2000: 165, 196–197; Kirichenko 1991: 113].

Музейный бум в Москве сформировал национальное самоощущение не с точки зрения индустриального прогресса, а с точки зрения традиционной народной культуры, якобы освобожденной от двухвекового западного влияния. Хотя во многих отношениях это была недавно изобретенная традиция, русский стиль получил мгновенное признание и долго пользовался успехом, отчасти благодаря его активному использованию в Москве и в русских павильонах на всемирных выставках. Это уже не была извращенная и неопределенная модерность отсталости, связанная с неоклассическим Санкт-Петербургом и его литературной традицией и ставшая для многих символом кризиса. Романтическая современность а-ля рюс в значительной степени опиралась на эстетику допетровской Московии. Ее неотрадиционалистские модели были крайне стилизованными и решительно несовременными, с примесью явного самоэкзотизма. Тем не менее как иностранные, так и местные обозреватели расточали похвалы национальному стилю, поскольку он давал то, в чем Россия в эпоху всемирных выставок нуждалась больше всего: отчетливую, светскую идентичность, которая ощущалась не как пустота, а как осязаемое присутствие. Полумифический, обращенный в прошлое романтический стиль восстанавливал родную традицию, утраченную в результате вестернизации, и помогал России преодолеть современный кризис идентичности.