Искусство на повестке дня. Рождение русской культуры из духа газетных споров

Это искусство является, так сказать, открытием для современного критика; в самой России, в действительности, его едва понимают.

М. Дарсель

[419]

Новая эпоха реализма в изобразительном искусстве началась после Крымской войны, которая, по образному выражению Стасова, «отвалила плиту от гробницы, где лежала заживо похороненная Россия» и высвободила творческий потенциал страны. Война еще больше обнажила плачевное состояние русского искусства. Живопись, созданная знатью, оказалась бессильной перед действительностью, поскольку в ней были только «ангелы и святые в итальянском академическом стиле». Тем не менее уже в конце 1850-х годов в работах молодых русских художников ощутимо проявилось новое содержание и новое, критическое настроение: они представляли не классическую мифологию или библейскую аллегорию, как учили их в Академии художеств, а саму прозу повседневной русской жизни. В руках новой «породы» художников русское искусство претерпело кардинальную метаморфозу. Стасов относит эту революцию во вкусе к 1855 году, году восшествия на престол Александра II: именно в течение тех 25 лет, которые совпали с его относительно либеральным правлением, русское искусство достигло своей зрелости [Стасов 1894–1906, 1: 502–521, 478, 628]. Движение, воплощающее в себе новую эстетику реализма в течение этого замечательного периода, – передвижники, официально известные как Товарищество передвижных художественных выставок, присутствие которых стало заметно после их первой хорошо принятой выставки в 1871 году.

Понятие русской школы живописи давно привлекало внимание критиков. Вспомним, что поэт Батюшков еще в начале века хвалил искусство за то, что оно вызывает патриотические чувства [Батюшков 1885: особенно 108]. Несколько десятилетий спустя Хомяков также объявил, что «всякое художество должно быть и не может не быть народным», что для него в первую очередь означало, что искусство должно поддерживать связь с простыми людьми [Хомяков 1900, 1: 75, 99]. В другом месте Хомяков провел сравнение между европейскими школами искусства и тем, что он ощущал как несуществующую русскую традицию: «Фламандец, вступая в свою национальную галерею, узнает в ней себя. Он чувствует, что… его душою, его внутреннею жизнию живут и дышат волшебные произведения Рубенса или Рембрандта». Немец чувствует то же самое, глядя на своего Гольбейна или Дюрера, что и итальянец, созерцающий своих Микеланджело и Рафаэля. «Что же общего между русской душою и российскою живописью? <…> В ней узнает ли себя русская душа?»[420] Ближе к концу века коллекционер П. В. Деларов удачно сформулировал эту проблему: «Живопись в России начинается не на почве свободного национального труда, а на почве академической, силою Высочайших повелений»[421].