Искусство на повестке дня. Рождение русской культуры из духа газетных споров

Однако эстетика 1860-х годов была парадоксальным явлением: самыми распространенными определениями, связанными с ней, были «безобразие» и «грязь». Адорно убедительно писал о легитимности и даже главенстве безобразного в современном искусстве, что дает возможность проявиться неприглядным социальным явлениям, ранее считавшимся табуированными [Адорно 2001: 70–91][426]. В русском контексте художники и радикальные критики также отмечали, что приток повседневного материала в искусство раздвинул границы прекрасного до новых пределов. «Если Брюллов, Иванов и Кипренский ознаменовали кульминацию западной идеалистической традиции в России, то Федотов, Тропинин, Венецианов и их собратья представляли собой начало новой эстетики, часто вульгарной, нетрадиционной и даже бунтарской» [Bowlt 1983: 129]. Эта новая тенденция в искусстве содержала в себе также что-то решительно «антипоэтичное» [Фриче 1923: 130][427]. Действительно, критики часто находили, что красота отсутствует, но готовы были принять имплицитную подрывную программу как неотъемлемую часть этого нового искусства. В течение долгого времени открытые политические требования к искусству и художникам высказывались только из-за границы: в качестве примера можно привести «Вольную русскую типографию» А. И. Герцена и Н. П. Огарева. Однако сами художники не были заинтересованы в политической деятельности: скорее, их работы становились ареной, на которой испытывались идеологически заряженные мнения критиков[428].

Прославляемое одними и критикуемое многими другими, это изменение во вкусе стало достоянием открытого диспута в начале 1860-х годов[429]. Художник и скульптор Рамазанов, писавший под псевдонимом «Художник», был искренне возмущен вульгарным популизмом новейшего искусства:

Гораздо страшнее за искусство, когда нравственная тина и подонки будничной жизни, во всей их отвратительности, лелеются новейшим поколением художников и служат предметом их любви и восторгов, – и так как подобные содержания картин для большинства публики несравненно знакомее, доступнее и занимательнее Илиады, Одиссеи и истории, то и понятно, что такой живой действительности тысячи рукоплещут; а молодые художники, ободряемые этим легким успехом, отыскивают в запуски сюжеты один другого пикантнее, один другого грязнее[430].

По своей сути это был конфликт между высоким стилем и массовым вкусом. Элегантный вкус, кажется, нуждался в защите от искусства повседневности. В более ранней статье тот же автор торжественно защищал изящные искусства от того, что он называл «пошлостью» толкучих рынков, сцен на улице, в задних комнатах трактиров[431]. Его критика звучала не на пустом месте – в действительности, в обоих случаях он отвечал анонимному оппоненту, который также писал для «Современной летописи», но выступал решительно в поддержку новой русской жанровой живописи.

Вскоре к дискуссии с обеих сторон присоединились и другие голоса. В большинстве случаев это были голоса любителей: профессиональная художественная критика, хотя уже существовала, все еще была в конце 1860-х годов в процессе становления, отчасти подстегиваемая интуитивными сочинениями фельетонистов[432]. Например, в своей рецензии на ежегодную выставку в Академии в 1863 году Н. Дмитриев сетовал на болезненные чувства, которые внушил ему показ:

Что-то не эстетическое выносится из храма искусств. Неприятно представляются в воображении множество трупов и страдальцев, бешено глядят на вас выкатившиеся глаза сумасшедшего и т. д. А между тем искусство, кажется, должно бы успокаивать дух, устраивать и очищать его, если и есть в нем что-либо тревожное, а не возмущать![433]

Если для Дмитриева такое возмущение духа было неприятным, Стасову и ему подобным, наоборот, волновать – на самом деле, скандализировать – общество как раз и представлялось главной функцией нового искусства. Если единственной целью старой академической традиции было прославление, поиск и воспроизведение идеала красоты, новое реалистическое искусство вызывало скандал именно потому, что оно отказывалось от этого, выбрасывая за борт вычурные стили и сюжеты Академии.